Часть девятая.
О солнце, луне и прочих гадостях

Нольдоры, в отличии от нерасторопных телери, собрались, и выехали из Валинора не теряя времени даром. Можно даже сказать, в один день и выехали. Но к сожалению с отчётом времени, в то время возникли, так сказать, временные затруднения. Извиняюсь за тавтологию. Может оттого, что утлые готические ладьи, им выстрогали неторопливые эльфийские парни телери, то и получилось так, что пока они переплывали не особо широкое море от Арамана до Лосгара, лик Эа успел претерпеть значительные изменения.
Впрочем, они это не сразу и заметили.

Мелькор успел за это время, возвести Ангбанд с Торогодримом, а Тингол не без помощи гномов Дориат. А до того, Моргот и Тингол с гномами успели встретиться, узнать друг друга с плохой стороны, и навоеваться всласть.
Где-то на востоке вот, вот уже собирались пробудиться люди.

Валары успели придумать для Мелькора, и всех прочих опальных эльфов вампиров не хилую подлянку, и даже частично воплотить её в жизнь. Уяснив, что потерявшие счёт во времени нольдоры сильмарилов так скоро не вернут, Яванна решила в кои веки поработать сама. К тому же Феанор и самого начала, весьма не двусмысленно показал ей фигу, по поводу этих камушков.
Она села под свои погубленные ёлки, и как тронутая умом стала напевать себе под нос. Что-то там типа:
«Раз-два-три! Ёлочка гори»!
Тронутая такой крутой готической фишкой, Ниена тоже временно оторвалась от своего оплакивания жертв массовой резни в гаванях, и перенесла свои истеричные рыдания под те же самые две ёлочки. Чем окончательно загубила несчастные деревца. Но перед тем как завянуть вторично. измученные растения оставили после себя пару плодов. А ещё точнее один. Второй плод оказался бледным лунным цветком, и созреть не успел. Или может обрадованная плодами своих трудов Яванна, просто слишком рано его сорвала. Ауле сковал для этого огненного апельсина, и недоспевшего лунного лимона, две небесные ладьи. Они должны были ходить по небу, куда быстрее телерийских судов. Космическая техника всё же тебе, а не хухры-мухры!

Помогал в постройке этих небесных судов, какой-то там загадочный народ Ауле. Только непонятно что это за народ был. То ли замурованные в пещеру, и уже сбежавшие, посредством подземного хода, семь праотцов гномов. Мало ли, может, уже успели в Средиземье народ гномов породить, и частично назад вернуться. Тем же межконтинентальным потайным ходом.
А может нольдоры, которых Ауле вроде тоже ремеслу обучал. Хотя они вроде почти все вместе с Феанором двинулись. Самые искусные, и отважные уж всяко с ним ушли. Одни только недотёпы остались.

В небесные ладьи, посадили пару лётчиков испытателей, в чине майар, и велели пока пообкатывать суденышки, не сильно светясь перед остальными тёмными народами. Тилион был своего рода Гагариным, и именно он подвергся нападениям злобного Моргота. На Валентину Терешкову, которую позже звали то, огненной девой Ариен, то просто солнышком нашим, Моргот покушаться уже опасался.

Впрочем, может валары запустили-то в небо два светила. А в Средиземье видели всего одного Тириона, принимая его за большую звезду. И Мелькор решил, у Варды начались проблемы со зрением, и что надо бы эту блуждающую звезду-мутанта убрать с неба. Пока этим лунатизмом и другие звёзды не заразились. Где была в это время Ариен, не понятно.

И готичные валары, убедившись, что вроде как подарили Средиземью свет, сами решили от него закрыться. Подняли Пелорские горы на небывалую высоту. Вернувшегося с частью своего войска Финарфина, посадили на заставу, охранять их границы. А остаткам телери, разрешили потихоньку отстраивать новые корабли, и охранять морские рубежи.
Это вместо того чтобы защитить самого Тилиона, они закрылись сами. Мол, пока Моргот будет его по небу гонять, глядишь, их самих и не тронет. Главное спрятаться за высокими горами, чтобы Моргот увлечённый погоней, туда случайно вслед за Тилионом не залетел. Таким образом, омрачённый и готичный Валинор полностью ушёл во мрак. А Лунный Тилион бегая по всему небу от злобного Моргота, постоянно сходил со своей орбиты.

За это время Феанор только, только успел переправиться морем от Арамана до Лосгара. И зажечь там корабли в виде сигнальных огней. А Финголфин увидев эти огни, только, только успел вступить на лёд Хелкараксэ. Учитывая, что противоположный берег был запросто виден, даже невооружённым эльфийским глазом.

Передовые отряды орков упырей, тоже, кстати говоря, успевших порядочно расплодится за это время, тут же без лишних слов напали на высадившихся нольдоров Феанора. Поскольку орки привыкшие биться с предателями синдарами, разницы никакой между теми и другими не видели. Сам Мелькор, страдая различными маниями после случая с Унголиант, из своей крепости больше не выходил. И поэтому не знал, что его войско верных орков, по ошибке атаковало, войско его любимого ученика.

По прежнему не понятно, где в это время шаталась солнечная дева Ариен, но Тилион вроде немного посветил воюющим. И битву эту позже назвали – Битвой-под-звёздами. Поскольку блуждающего по небу Тилиона, тоже все сперва принимали за блуждающую звезду. Может Моргот его тоже тенью Унголиант напугал?

Отважный Феанор, наголову разбив войско орков упырей Моргота, вырвался далеко вперёд без охраны. Он хотел предупредить своего учителя, о том, что произошла, просто чудовищная ошибка. И это тоже оказалось, его большой стратегической ошибкой.

Но об этом как всегда повествует, совсем уже другая квэнта.

Часть десятая.
Гибель Феанора и первый восход солнца

Феанор не обращая внимания на то, что остался совершенно один, с боем прорывался к вратам Ангбанда. Крича, что ему срочно нужно переговорить с самим Мелькором. Но навстречу ему выскочили его верные сторожевые балроги:

– Вот ещё хозяина беспокоить! –
Рявкнули готичные порождения тёмного пламени. Поскольку Мелькор уже давно был немного не в себе, а его верные слуги не хотели, чтобы пошли слухи о его невменяемости.
Они уже давно сами руководили от его имени. Поэтому между ними и Феанором, началась отчаянная и неравная схватка.
Говорят что Феанору, удалось даже сразить нескольких огненных собак, прежде чем он получил множество серьёзных ожогов, несовместимых с эльфийской жизнью. Но балрогов у Мелькора было как собак нерезаных, а Феанор он такой один. И когда его сыновья подоспели, и сумели отогнать от отца огнедышащих собак, было уже ясно, что они его уже теряют. Испустив последний взгляд на скрытые трёхглавым Тангородримом врата Ангбанда, где скрывался так и не вышедший к нему Мелькор, Феоанор наконец разозлился по-настоящему:

– Ах вот он как! Я-то с ним по-хорошему хотел договориться, а он собак на меня своих спускать! Ну, вот что сыновья мои верные, отныне Мелькор будет для всех нас Морготом!
Врагом всех настоящих готов то есть. Пусть теперь он хоть трижды самым чёрным готом будет. Никаких ему теперь поблажек! Он сам эту войну начал, а мы её закончим. Нашей полной победой естественно! А камни вернуть любой ценой! Мы клятву давали, так что теперь придётся её исполнять! А я свою часть клятвы уже выполнил! Остальное за вами. –

Сказал и весь вспыхнул как Феникс ярким пламенем. Потушить его сыновьям уже не удалось. Так и сгорел весь дотла. Причину его самовозгорания установить не удалось. Возможно балроги уже научились испепелять взглядом на расстоянии, лишив сыновей Феанора последней радости. Готично похоронить своего отца, со всеми почестями.
Из-за этой подлости феаноринги так ополчились на Моргота, что использовать подобную фишку никто из балрогов больше никогда не решался.

К счастью павших на поле боя хватало. Как со одной так и с другой стороны. И феаноринги утешились тем, что не дали оркам забрать своих покойников. И с огромным энтузиазмом, занялись похоронами своих и чужих мертвецов. Так в Средиземье было забабахано самое первое готическое кладбище, для эльфов. И огромная братская могила для орков. Особенно нольдоров порадовал факт, что все их похороненные братья, честно пали в бою, а не загнулись как в Валиноре, от скуки и чёрной депрессии. Хотя может так было бы и немного готичнее.

Орки сначала попытались выкупить своих павших в битве воинов. Предлагая в обмен на них, даже все три сильмарилла. Поскольку очень хотели уложить их в своём подземном склепе. И прислали своего посланца для переговоров. Но поскольку Феанор перед смертью, повелел не давать больше врагу никаких поблажек, результатом этих переговоров стала очередная драка. И орки оставив на месте переговоров кучу трупов, захватили в плен Маэдроса. Старшего из сыновей Феанора. Маэдрос был прозван – Высоким. И теперь прикованный врагами на одной из вершин Тангородрима за руку, стильной готической цепочкой, представлял собой, очень даже высоко-готическое зрелище. Да и висел он теперь, выше всех.

И в этот момент, лунный Тилион перестал, наконец, притворяться, блуждающей звездой переростком. И осветил во всей красе это знаменательное событие. В лунных лучах, подвешаный Маэдрос выглядел особо готично. А когда воинство Финголфина завершило наконец, свою первую полярную экспедицию, солнечная дева Ариен, приступила наконец к своим прямым обязанностям. Незнамо где летавшая до сих пор, она встала на свою орбиту, и больше с ней уже никогда не сходила.

А где-то на дальнем востоке, пробудились после глубокой спячки люди. Пробудились они только для того чтобы увидеть восходящее на западе солнце. Заступить на свою положенную орбиту по человечески, своенравная Ариен не смогла. Проснувшись и поглядев на самый первый в Средиземье рассвет, люди тут же по быстрому собрали свои немногочисленные манатки, и двинулись на запад посмотреть, откуда это там вылезло красное солнышко. То, что отныне оно вставало теперь только у них на востоке, нисколько их не смущало.
Финголфин вместе с солнышком крепко перепугали орков. И поскольку все эти орки были упырями, то теперь они старались, из своего склепа лишний раз не высовываться.

Предавая земле своих павших во время переговоров, и тех, кто замёрз во время полярного перехода воинов, нольдоры чуть было совсем не забыли о висящем Маэдросе.
Но как-то раз Фингон Отважный, бродя с арфой в окрестностях Ангбанда, решил в одиночку бросить вызов Морготу. Чтобы оскорбить врага до крайности, Фингон начал петь ему серенады под балконом. Готические серенады, ясное дело.

Но ответил ему на эти серенады, не Моргот, а висящий на Тангородриме Маэдрос. Не жалея глоток они пели вдвоём самые обидные для Морготова слуха песни, пока полностью не исчерпали свой запас оскорбительных куплетов. Моргот ясное дело на эти провокации не поддался, и не вышел. А может быть балроги не пустили.

От досады Фингон решил пристрелить висящего Маэдроса, чтоб не мучился. Но потом, глянув на чёрное готичное оперенье своей стрелы, вспомнил о птицах, и позвал орла Торондора. Подлетев на орле к пленнику, Фингон заценил готичную цепочку. Пилить такую стильную вещь он не решился, а потому попросту отрубил Маэдросу руку. Мол, рука у него, небось, и вторая есть, а портить такие готичные вещи как эта цепь, незачем.

Таким образом, в Средиземье снова надолго воцарился мир, и относительное спокойствие.
Конечно всё хорошее, рано или поздно заканчивается, но не будем пока о грустном. Разве что, как ни будь в другой раз.

Часть одинадцатая.
Долгое затишье в Белерианде.

Поскольку над Средиземьем теперь светило совсем неготичное солнышко, готичные орки упыри, не могли теперь в дневное время вылезать из Ангбанда. А эльфы получив такое мощное преимущество, не давали им высовываться оттуда и ночью. А впрочем орки сидящие целыми сутками в полной изоляции, и сами пока ещё не знали, что солнце не постоянно висит на небе. На ночь-то Ариен свою огненную ладью, в гараж уводила. Но прошло пару сотен лет, пока орки об этом узнали. Морготу об этом факте тоже сообщать не спешили, и к мании преследования тени Унголиант, у него прибавилась ещё и боязнь открытого пространства, и солнечного света.
Балроги затаились, и явно замышляли какую-то каверзу.
А тем временем готичные эльфы, вовсю отрывались на поминках своих павших собратьев. После таких массовых захоронений, и погулять сотню другую лет по этому поводу, не грех.
Первым делом, вновь прибывшие нольдоры, захотели выяснить у остававшихся здесь сумеречных готов, какого Моргота они не поехали с ними освобождать любимого учителя? И что они такого ему тут успели про них наговорить, что Моргот теперь не разбираясь, на всех своих цепных орков и балрогов спускает?
У них вообще накопилось масса вопросов к своему родичу Тинголу.
Почему он их у причала не встретил? Почему об орках не предупредил? Почему не вышел помочь с ними расправиться? Почему на поминки к Феанору не пришёл?
Чтоб не отвечать на все эти неприятные вопросы, Тингол как обычно прибегнул к своему излюбленному средству: спрятался под юбкой у своей обожаемой супруги. А коли уж один только пояс от её юбки, давал защиту всему его королевству, известную в народе как «Пояс Мелиан». То более надёжного убежища, чем её юбка, никому больше во всём Средиземье было не найти.
К тому же хитроумный Тингол особым королевским указом, запретил у себя в Дориате язык квэнья. И теперь согласно этому указу, и он сам, и все его подданные, старательно делали вид, что не понимают, чего от них хотят нольдоры. Правда Галадриель, думая, что они все тут и правда их речей не понимают, зачем-то похвасталась Мелиан о некоторых их удалых проделках. Кое-что Галадриель рассказала сама, кое-что Мелиан вытянула из неё под гипнозом. Кое что из догадок Мелиан, подтвердил потом Ангрод. Но Тингол, вместо того чтобы порадоваться их молодецкой удали, и лишнему поводу устроить траур, по своим погибшим родичам, всерьёз опечалился. И стал держаться подальше от этих буйных удальцов. К тому же как пугливого сумеречного эльфа, солнце его тоже пугало. От солнца его тоже защищала юбка супруги. То есть «Завеса Мелиан». Закрывавшая теперь от солнечного света, весь этот сумеречный край.

Тингол даже милостиво разрешил родственникам, заселить пустующие вокруг Дориата земли. Владеть которыми у него не хватало сил и смелости. Прекрасно понимая, что воинственные родичи уже и сами собрались их забрать себе. И дополнительная охрана границ королевства ему не помешает. Другие бы посмеялись и ушли дальше на восток. К местам своей исторической родины, поближе к «Берегам пробуждения». Мол, сам вырыл себе могильник, под боком у Ангбанба, сам и охраняй свои владения от орков. Но эти места, как нельзя лучше подходили для осады Моргота. С которым нольдоры, по наказу Феанора, очень мечтали перемолвиться, насчёт камушков. И поэтому снимать осаду с Ангбанда не спешили, Моргот был известным мастером, менять свои убежища. Ещё не хватало в один прекрасный день вернуться, и узнать, что под юбкой Мелиан, теперь скрывается уже не Тингол, а Моргот. Вот тогда его оттуда точно, никаким, каком не выкуришь.

Вот благодаря всем этим противоречивым обстоятельствам, в Средиземье ещё какое-то время сохранялся относительный мир и спокойствие.
Время от времени из Ангбанда выскакивали взбесившиеся упыряки орки. Которым уже наскучило кусать друг дружку, и терять им было уже нечего. Валинорские прививки от вампиризма, и бешенства как всем прочим эльфам им не поставили. И нольдоры всегда в лёгкую с ними расправлялись. Благодаря прививкам упырячьи укусы, на них не действовали. И снова садились править поминальную тризну, по невинноубиенным оркам, и своим товарищам. Ни на бой, ни на тризны трусливый Тингол, никогда не являлся. Присылая лишь пару своих поданных, передать победителям свой королевский привет и поздравления, с самыми кислыми выражениями на лицах.

Как-то через пару сотен лет, после одной из крупных побед над дуреющими без свежей крови в блокадном Ангабанде орками, балроги каким-то непостижимым образом, умудрились коллективно родить себе одного дракончика. Но верно, говориться, что у семи нянек, дитя без глазу. Едва только вылупившийся, и ещё совершенно неокрепший Глаурунг, лишённый родительского надсмотра, выполз наружу. Где его ждали свирепые нольдоры с дубьём и луками. Может этот малыш, когда ни будь, и научился бы летать, но жестокие эльфы, перебили ему неокрепшие крылышки, и всю оставшуюся жизнь, он мог только ползать, и злобно шипеть. Летал он после этого крайне редко. С перебитыми крыльями шибко не полетаешь. Несчастное животное еле, еле утащило свой хвост восвояси. И стало там потихоньку подрастать, накапливая чёрную злобу на обидчиков.

Когда он выполз оттуда в следующий раз, всё вышло немного иначе. Но не будем забегать вперёд. Пускай всё идёт своим чередом. Всему своё время. Через сотню другую лет, и сами всё узнаете.

Часть двенадцатая.
О готичном Нарготронде.

Поскольку Тингол в гости к себе не шибко звал, прибывшие эльфы продолжали вовсю осваивать новые земли. О которых они так долго мечтали у себя в Валиноре. Возникает даже крамольная мысль, что эти новые земли показались им даже лучше «Бессмертных земель» Амана. А и то верно, настоящему готу в бессмертных землях жить – тоска смертная. То ли дело Средиземье. Здесь уж было, где разгуляться.
И вот как-то раз, решил прогуляться Финрод Фелагунд, со своим другом Тургоном по крутым берегам бурного Сириона. Запала ему в голову думка невесёлая. Дело в том, что видал он недавно готичные подземные чертоги у Тингола, и захотелось ему и себе точно такие же отгрохать. Думал, он конечно, и о том, что может, было бы гораздо проще самого Тингола из Менегрота выселить, чтоб такое готичное место зазря не занимал. Но Маэдрос, бывший у нольдоров теперь за старшего, почему-то запретил это делать. Хотя может, и в самом деле стоило его оттуда потихоньку выкурить. А поскольку к Тинголу из-за его нелюдимого нрава, в гости теперь почти никто не захаживал, то скорее всего, никто бы ничего и не заметил. К тому этот готичный хмырь, напрочь позабывший язык нольдоров, пожаловаться Маэдросу уже бы никак не сумел. Но видно ради каких-то там стратегических соображений, Тингола за каким-то Морготом, решено было оставить пока в покое. Скорее всего, из-за его маяарской супруги, от которой в отличие от её муженька, была хоть какая-то практическая польза.

Одолеваемые будущими государственными заботами, друзья прилегли отдохнуть где-то прямо на берегу реки, под летними звёздами. И глубокой ночью Ульмо, поднявшись вверх по течению, до места их ночёвки, внезапно погрузил их в глубокий сон, со странными сновидениями. Хотя и был при этом, владыкой вод, а вовсе не грёз и сновидений как его брат Ирмо. Что им такого особого и пророческого приснилось в ту ночь, под мерное грохотание вод Сириона, совершенно неясно. И утром они этого друг другу не стали рассказывать, да и скорей всего, сами толком ничего не помнили. Но, по крайней мере, одно Финроду стало ясно:
Коли уж хочешь такие же готические хоромы как у Тингола – то возьми и отстрой их себе сам!

Поэтому в следующий раз, когда Финрод гостил у Тингола, уже не с Тургоном, а со своей сестрой Галадриелью, которую туда постоянно приглашали: авось еще, о чём проболтается?
То поведал Тинголу о своих странных снах, навеянных Ульмо, и течением реки Сириона. Хотя бы о таких вещах, конечно лучше было Мелиан рассказывать, она-то глядишь, может, и впрямь бы чего путного присоветовала.

Поэтому без лишних слов Финрод ещё раз прошёлся по покоям Менегрота. Снял кое-где мерки, набросал себе кое-какие чертёжики, постукал молоточком по стенам, поспрашивал кое о чём гномов мастеров. А тут и Тингол, убоявшись как бы у него, и впрямь Менегрот не отняли, посоветовавшись с супругой, пришёл к родичу, и сказал, что знает подходящие пещеры, под «Большим Фаросом», где можно было бы что-то подобное отстроить. А может быть и ещё лучше. И даже проводников своих дать обещал, только чтоб убирались из его покоев поскорее.
Мудрая у него супруга была Мелиан, что бы он только без неё делал?

Так что довольный Финрод, пошёл возводить в указанных ему пещерах свой Нар-гот-ронд. Что в переводе с сумеречного наречия означало – «Готичная крепость на Нароге». В этом строительстве ему помогали гномы Синих гор. В том смысле, что полностью отстроили ему эту крепость, и даже смастерили ему величайшую готическую гномскую драгоценность Предначальной эпохи – Наугламир. А после почему-то стали называть его – Фелагундом. То есть – строителем пещер. Но легенды упоминающие, что Фелагунд был не первым, кто поселился в этих пещерах, почему-то умалчивают о Ноэгит Нибин – малых гномах. Которых эльфы бессовестно выселили из пещер Нарготронда, и почти полностью истребили, охотясь за ними как за дикими зверями, ради забавы. Поскольку мяса с них всё одно никакого не было. Тингол не зря послал Финрода именно в эти места, желая, чтобы нольдоры лучше уж выселили этих жалких гномов из их пещер, чем его самого из Дориата.

Ссутулившись за работой углубляя ходы своих родных пещер, которые потом осталось только совсем немного довести до ума Фелагунду, наняв других гномов, малые гномы ссутулились ещё больше, скрываясь от безжалостных эльфийских захватчиков. Теперь они ходили по своим родным землям, только крадучись, на полусогнутых ногах, и согнувшись в три погибели, чтобы избежать метких эльфийских стрел. Такой жалкий образ жизни, как раз и придавал им вид бродячих сгорбленных животных. Которых отстреливают просто так, чтобы не шастали по округе. Или жалких овражных гномов, которых тоже вообще-то, сильно никто не жалует. Но Средиземье это вам не Кринн, и овражникам делать здесь вообще-то совершенно нечего. Видимо поэтому нольдоры Финрода Фелагунда, борющиеся за чистоту рас Средиземья, взяли на себя труд, исправить эту ошибку замысла Эру Илуватора.

Так Финрод Фелагунд поселился в мрачном и готичном Нарготронде. Ещё больше омрачённым этой нечистой историей, с малыми гномами. Но не его сестра Галадриель, ни Тургон, не пошли к нему туда жить, надеясь, что Ульмо и им во сне укажет, где можно будет отхватить себе такие же готичные хоромины.

Но об этом, как вы уже понимаете, я смогу поведать, как ни будь в следующий раз. Придётся уж вам с этим маленько обождать…

Часть тринадцатая.
О тайном граде Гондолине.

Галадриель не последовала вслед за Финродом Фелагундом в его готичный Нарготронд, потому как имела виды на Келеборна, родича Тингола. Ну и ясное дело, мечтала через брак с ним, получить виды на жительство в Дориате. О том, что царствование Тингола долго здесь не продлится, она предвидела даже без своего легендарного зеркала. Которого кстати, у ней пока ещё даже в помине не было.

Тургон же, пребывая в постоянных грёзах о готичном Тирионе, в котором нольдоры жили до исхода Феанора в Средиземье, ушёл к морю. И так просидел, там предаваясь готичной ностальгии и депрессии целый год на пустом берегу. Кидая камушки в волны, и ожидая какого ни будь знака от Ульмо.
Через год, то ли Ульмо уже достало монотонное швыряние камней в его огород, то ли, что скорее всего, Тургон уже сам малость готично свихнулся, сидя там в полном одиночестве, но Ульмо вроде как к нему явился самолично. И велел ему идти кидаться камнями в тайную долину Сириона. Там вроде бы стоял огромный каменный холм, на котором можно сидеть, и кидаться камнями веки вечные, никому особо не мешая. К тому же он чем-то напоминал тот самый холм, на котором в Эльдамаре стоял Тирион Прекрасный.

Обрадованный Тургон осмотрев этот холм, не сразу же ринулся строить город своей мечты, а вернулся к себе в Винимар, и начал тайно строить планы будущего Гондолина. В Неврасте куда Тургон пришёл со своими нольдорами, жили до него ещё и сумеречные эльфы. Пока Тургон сидел на морском берегу, и строил тайные планы, будущего тайного Гондолина, оставшиеся без княжьего присмотра народы, слились и перемешались. А вскоре поражённые его отрешённым и готичным образом жизни, признали его своим мудрейшим и достойнейшим владыкой.

Пока Тургон занимался строительством «воздушных замков», освоение и заселение Белерианда шло полным ходом. Финрод расширил владения Нарготронда, к самому морю. Нольдоры помогли Кэрдану Корабелу отстроить свои гавани, и укреплённые морские форты.
Хотя у Моргота сидящего в подземном Ангбанде, и в мыслях не было строить свой флот, и нападать на эльфов с моря. Орки как выяснилось, вообще моря боялись.
Край Оссирианда патрулировали зелёные эльфы – лайквэнди. Которые до сих пор, ловили в своих лесах изменников авари, и слились с лесом настолько, что никто их там ещё не разу не встречал. Везде куда ни глянь, нольдоры возводили крепости и дозорные башни, перекрывая Морготу любую возможность, высунуть нос из Ангбанда. И за этим занятием как-то все совершенно забыли о Тургоне, и его голубых мечтах о граде на холме.

А между тем местечко, которое показал Ульмо Тургону для поселения, выбрано было довольно удачно. Долина Тумладен, где торчал тот самый пресловутый каменный холм, располагалась в самом кольце высоких и крутых гор. И никакими наземными путями проникнуть туда было нельзя. Ну разве что на орле, или крылатом драконе. Пока Тургон на морском берегу предавался мечтательному созерцанию кругов на воде, Ульмо в подземной глуби, пробивал под горами тайный путь, при помощи грунтовых вод. Совершенно очевидно, что раньше на месте этой самой долины, покоилось огромное горное озеро. Но однажды, волею Ульмо, оно вдруг решило просочиться сквозь землю, к истокам Сириона. Пробив при этом для Тургона, тайный подземный путь к долине. И вот, наконец, однажды Тургон, выбрав ночку потемнее, увёл своих самых искусных мастеров на строительство города на холме.

Долгое время, самыми тёмными готичными ночами, небольшими партиями, народ Тургона тайно уходил строить Гондолин. А к утру на цыпочках возвращался обратно. Пока через пятьдесят два года, наконец, тайно не достроили его окончательно. Тургон хотел, было дать своему долгожданному городу, изящное готическое название: «Утёс поющей воды». Но синдары, которые пока даже не подозревали о существовании этого тайного города, прозвали его ещё более готично – Гондолином. То есть: «Тайным утёсом». Это название и решили оставить для пущей конспирации. Ну и для пущей готичности, ясное дело.

Кстати Ульмо, теперь уже регулярно мерещившийся Тургону, в каждой лужице, постоянно держал его в страхе, пугая какими-то туманными намёками о готичном проклятии Мандоса. Который всё никак не мог простить нольдорам неоплаченный гроб Финвэ, сделанный Мандосом в кредит. Предсказывал тайные измены, и затаившиеся опасности, в его казённом доме, нежданного вестника, пиковый интерес, и ещё многое другое.
И даже не для того чтобы этого всего избегнуть, открутиться от жребия нольдор всё одно никому не удастся, а так на всякий пожарный случай, порекомендовал повесить на стену, готичный меч с кольчугой. Выбросить на берег из глубин речных, какую ни будь завалящую кольчужку с мечишкой, Ульмо ясное дело не смог. Зато описал Тургону в каждодневных видениях, как должны выглядеть эти готичные атрибуты.

И, судя по регулярности этих таинственных видений, постоянно происходивших с Тургоном вблизи воды, и голосов, слышавшихся ему в журчании любой жидкости, продолжительное сидение на морском берегу, не прошло для него бесследно.

В скором времени народ Невраста полностью и ясное дело таинственно, переселился в Гондолин. Под сень журчащих горных ручьёв, и городских фонтанов. Оставив своих соседей теряться в догадках: не на дно ли морское увёл свихнувшийся повелитель, весь свой народ, из опустевшего Невраста.

О том, как развивались дальнейшие события, будет в своё время особый сказ. Не заканчивать же эту историю на тринадцатой главе. Хотя тринадцать вообще-то, готичное число.

Часть четырнадцатая.
О Эоле тёмном эльфе, и Маэглине.

У Тургона безвылазно сидящего перед журчащими струями ручьёв и фонтанов, тайного града Гондолина, была сестра Аредель. От постоянной сырости, она имела довольно бледный готический вид, и звалась – «Белой Девой нольдоров». Странных увлечений своего братца, повёрнутого на водном спиритизме, она нисколько не разделяла. Поэтому после двухсотлетнего сидения в этом тайном журчащем городе, ей захотелось немного подышать свежим воздухом, и принять солнечный загар на свою бледную кожу. Тургон конечно, тут же взялся отговаривать её от этого неразумного шага, в большой и страшный мир. Но дальнейшее пребывание в этом влажном климате, казалось Белой Деве, китайской водной пыткой каплями. И чем потерять здесь свой рассудок, она предпочла бы лучше потерять честь, но где ни будь в другом месте. И была непреклонна в своём желании, уйти отсюда, куда глаза глядят.

И правильно про таких иногда говорят: «Будешь всю жизнь маму слушаться – Никогда не забеременеешь»!

Тургон, которому голоса из фонтана, и из под крана, повелевали не отпускать её, предвещая всему Гондолину, немыслимые бедствия, всё же почему-то не сумел её удержать. Как не удержать текучую воду. И отпустил сестру под большой охраной, навестить своего брата Фингона. Свите же было велено, проводить Аредель до владений Фингона в Хитлуме, и не опускать её оттуда больше никуда.

И ясное дело, ехать загорать бледной готичной деве вздумалось, совсем не там где рекомендовал заботливый ей брат. Уж он-то благодаря Ульмо, знал толк в морских курортах.

Какого Моргота её понесло загорать в запретную зону Дориата, куда не проникал ни один солнечный луч, история умалчивает. Но ясное дело Тинголовская стража Белую деву с её свитой туда не пустила, присоветовав идти в обход своих владений. Указав ей не особо и безопасный и близкий путь. И предупредив, что путешествовать им не стоит. Там ходить слишком опасно.
Это было сказано зря, ибо строптивая готка, вырвавшись из под опеки сумасшедшего братца, теперь не желала слушать ничьих советов. И всё делала наперекор здравому смыслу.

Навестив без особых приключений своих родичей Куруфина и Келегорна, Аредель почему-то снова потянуло в тёмные непроходимые леса.
Заблудившись назло своему брату в Нан-Эльмоте, и отстав от своей свиты, она попала к тёмному готичному эльфу – Эолу.

Его тёмный готичный лес подходил для принятия солнечных ванн, ещё меньше чем леса Дориата, но видимо именно это заставило притиворечивую готку забраться в самую непролазную чащу, к дому Эола.
Сумеречный гот Эол жил в готической глуши, в полном готическом уединении. Выковывая там себе чёрные готические латы и мечи. Водил компанию он с такими же унылыми хмырями гномами. И видимо от них, научился ковать чёрный готичный метал, в чёрной готичной кузнице, и недолюбливать нольдоров. Ещё у него были чёрные готичные чертоги. Всем известно, что чертоги это от слова «чёрные» и потому особо готично. И по этим чертогам чёрными призрачными тенями, скользили чёрные безмолвные слуги. Такие же готичные как и их хозяин.

И должно быть эта стойкая нелюбовь к нольдорам подтолкнула Эола насильно взять себе в жёны Белую Деву Нольдоров. И обесчестив, держать её долгое время у себя в плену.
Так что получалось что, едва только покинув заточение у своего полумного брата, своенравная Аредель снова попала в неволю. А тёмный Эол оказался ещё более безумным и тираничным деспотом, чем её братец Тургон.
И мечтавшая о ровном здоровом загаре Аредель, теперь по готичной прихоти Эола, приходилось совсем избегать солнца. И гулять только под бледной как её готичная кожа луной.

Вскоре нагуляв под этой бледной и готичной луной себе живот, Аредель родила Эолу сына. И называла его, пока отец не слышит, тоже очень готично – Ломион, Сын Сумерек. Эол запрещал ей такие готические нежности, а также её родную нольдорскую речь, даже с подобным, ярко выраженным сумеречным акцентом. И подождав лет так двенадцать после рождение сына, придумал ему, наконец, имя. И назвал сына по-своему: Маэглин. И видимо это послужило последней каплей в чаше терпения Аредель. До этого дня ещё никто не смел ей указывать, как называть своих сыновей.

И поэтому, как только сын Маэглин немного подрос, она выбрала ночку потемнее, когда Эол ушёл гулять к гномам на какой-то готический шабаш, тоже ушла вместе со своим сыном гулять. И не вернулась.
Вернувшийся с гномского праздника Эол сразу приметил, что в его тёмных готичных чертогах как будто чего-то не хватает. И пустился в погоню за своей своенравной супругой.

По пути он тоже попал в плен к мрачному феанорингу Куруфину. Который узнав о его несчастье, долго смеялся над ним вместе со своими друзьями и показывал на неудачливого Эола пальцем. И даже решил его зачем-то отпустить. Предупредив на прощание, что если он сейчас же вернётся к себе в лес, то не вернётся туда уже никогда.

Аредель с Маэглином, которой в этот раз так и не получилось позагорать в своё удовольствие, уже успела добраться до Гондолина к брату. Но, выследив их в пути, к потайным чёрным вратам Гондолина припёрся Эол. И стуча в них кулаками, требовал вернуть ему жену или хотя бы сына. Страже пришлось выйти и затащить его внутрь, чтоб не выдавал врагам своими криками тайного места.

Будучи приведён пред ясные очи Тургона, Эол продолжал вести себя хамски и вызывающе. Уяснив наконец, что возвращатся в его тёмный лес никто не собирается. Хотя Тургон со своей стороны, предложил ему жить с супругой здесь в Гондолине под сенью журчащих ручьёв и готичных фонтанов. Потому как все пришедшие в тайный град Гондолин гости, назад уже не отпускаются. Эол взбеленился и кинулся с чёрным отравленным ножом на изменщика сына. Но попал им почему-то в изменщицу жену. И строго следуя готичному сюжету, трагической развязки, проклял своего сына, за то, что не попал под его чёрный нож. Как раз за миг до того, как стражники Тургона скинули этого маньяка Эола в пропасть.
Словом все умерли.

О том кто ещё кого ни будь, готично убил или предал, вы узнаете из следующей части.

Часть пятнадцатая.
О Приходе людей на запад.

Уже прошло около трёхсот лет с восхода первого солнца, как первые люди, устремившиеся вслед за солнцем на запад, добрались таки, наконец, до Белерианда.
Первым их обнаружил Фелагунд, и принял их сперва за самых последних лайквэнди или телери, которые, повинуясь, зову валар наконец-то дошли до западного побережья. Возможно, это объясняется тем, что эти люди идя точно по солнцу днём, ночью же непременно сбивались с пути, и возвращались обратно. Пока, наконец, их мудрому вождю Беору, не пришло в голову идти только днём, а ночью отдыхать и горланить у костра песни. За этим занятием и застал их ночью Финрод Фелагунд. Удивлённый, что на лесной территории лайквэнди кто-то осмеливается вести себя как дома, тогда, как и сами хозяева ведут здесь себя тише воды, да ниже травы. Словом застав людей за таким «неготичным» ночным времяпровождением Финрод немного опечалился. И пребывая во власти этой готичной печали, депрессивно сидел под деревом, уставившись в одну точку, пока люди не завалились спать и их дикие крики не смолкли.

А затем, подойдя к костру забрал их грубую варварскую арфу, и настроив её на более готичные тона, заиграл что-то особо заунывно эльфийское. Проснувшиеся люди сильно загрузились от его готичной музыки, и впервые в своей жизни почувствовали как на самом унылом кладбище. Слов его песен они не понимали, но, проникнувшись серьёзностью момента, сообразили, что эльф с таким печальным видом наверняка поёт что-то умное, нарекли его между собой – Номом – то есть мудрым. Потому как слов: – «сноб» и «зануда» в их примитивном варварском словаре пока еще, к сожалению не было.

Финрод Фелагунд общаясь с людьми, очень быстро заметил, что прекрасно читает все их помыслы. Ибо, будучи в отличие от эльфов народом неискушённым, люди ещё не умели скрывать своих мыслей, а что думали, то и говорили. А когда им не доставало слов в их примитивном языке, то, тут же не откладывая в долгий ящик, делали, всё что им в голову не придёт. Именно за это тугодумы эльфы называли аданов – людьми прогресса, и в чём-то им даже завидовали. А иной раз даже уважали и немного побаивались их, потому как людской век был краток, а долго будешь думать – никого не убьёшь. Уж эту-то нехитрую готичную истину люди усвоили на удивление быстро.
Фелагунда люди впрочем убивать не стали, так как приняли его за одного из валар с запада, а сам Фелагунд легко читая все нехитрые людские помыслы, не стал сразу разубеждать их в этом. По-крайней мере пока не добрался до своих.

Он спросил людей Беора: – Зачем вы пришли на запад? – И те отвечали, что: – Тьма лежит позади нас! И мы, повернувшись к ней спинами, ищем свет!– Финрод в испуге заглянул людям за спины, и увидел, что повсюду, где они прошли – остаётся Тьма. И попросил аданов впредь вести себя на природе немного покультурнее, и не загаживать после себя их цветущий край. И люди, считавшие его валаром, послушались.

Зелёные эльфы Оссирианда узнав, что Фелагунд повелевает помыслами людей Беора, начали гундеть, чтобы он увёл из их лесов племена лесорубов. А тем временем людей в их лесах становилось всё больше и больше. С востока, оставляя за собой Тьму и голые пеньки, подтягивались всё новые и новые племена аданов. Зелёные братья, видя такую напасть для их лесов, впадали в глубокую депрессию. И даже грозились не давать людям своим готичным нытьём покоя по ночам.

И потому Фелагунд собрал всех аданов жгущих костры и нарушающих ночной покой зелёных эльфов громкими песнями, и увёл их в Эстоланд. Который в переводе с эльфийского, означал – стойбище. А поскольку оленей у тех аданов не было, то и любому гоблину было ясно, как называли эльфы между собой самих аданов живущих в этом стойбище. От людей впрочем, не укрылось это переменившееся к ним отношение эльфов, и они немного огорчились. А самого Беора виновного в таком к ним отношении соплеменники назвали – вассалом и выгнали вон из стойбища. И он в полной безысходности вместе со всей своей семьёй ушёл служить Фелагунду до конца дней своих

Позже в Белерианд начали стекаться племена халадинов, которым занудные лайквэнди наученные горьким опытом, не дали долго жечь костры и горланить весёлые песни в своих лесах. И вскоре своим готичным ночным нытьём вынудили их идти дальше на север поближе к Морготу. Туда же немногим позже были отправлены и все прочие племена аданов пришедших с востока. Зелёные леса Оссирианда служили им всем пересыльным пунктом, а готичные нытики лайквэнди услужливо подсказывали – куда идти дальше. Таким образом, зелёные эльфы способствовали равномерному расселению самых первых аданов в землях Белерианда.
Тингол веря в непреодолимость завесы своего королевства, заявил, что: «ни одна нога смертного не вступит на территорию Дориата». Но Мелиан, видимо назло своему занудному супругу, ответила, что: – Это её завеса, и кого она захочет, того туда и впустит, будь он хоть трижды смертный. И её пророчеству суждено было вскоре сбыться, поскольку не открой она вовремя свою завесу, и её дочери Лютиен вообще никаких женихов во век бы не дождаться.

Всё это конечно интересно, об этом лучше как-нибудь после. В следующий раз.

Часть шестнадцатая.
О непокое аданов.

Людских племён ведомых на запад их восторженными и доверчивыми вождями, скапливалось в Белерианде всё больше, и больше. Поскольку практически все синдары были слишком угрюмыми и замкнутыми, даже для готов, и не желали иметь никаких дел с пришельцами, то каждый из нольдорских князей по примеру Финрода Фелагунда, спешили напустить на себя вид заправского валара, и назвать себя – «другом людей». А точнее назвать людей – «друзьями эльфов», и под видом своих самых преданных друзей расселить их каждый в своём пределе, поближе к «Ангбандской границе». И теперь выражение – «друг эльфов» вполне соответствовало аналогу нашего – «Мухтара».

А те из адан что похитрее, стали называть себя «дедами», и остались служить на пересыльном стойбище в Эстоланде. Они отсылали всех вновь прибывающих людей, пришедших на запад – служить нольдорским князьям на северных границах Ангбанда. Потому как Кэрдан Корабел к себе на флот, смертных служить не брал.
Но кое-кому из аданов не захотелось идти на север так близко к Чёрному Владыке. И они возроптали, говоря: «Мы пришли сюда, спасаясь от Тьмы на востоке. И желали увидеть Свет на западе, но за море нас не пускают, а гонят на север, где живёт злой Моргот. Там боль и смерть, от которой, мы бежали с востока. И мы не хотим идти туда». А некоторые из племён, даже назад до дому двинули.

И в Эстоланде был созван большой совет людей, где присутствовали и «деды» – старейшины Эстоланда, и лучшие «друзья эльфов» – коих нольдорские князья ради такого случая отпустили на денёк с заставы, и молодое, зелёное пополнение – только что прибывшее с дальнего востока.

Предмет основного конфликта вновь прибывших, заключался в том, что вожди обещали им показать Великих Валар живущих за морем, и Свет на западе. Но за море смертных Корабел везти отказывался, а Ульмо не спешил раздвигать пред ними воды морские и выкладывать им по дну дорогу из жёлтого кирпича до самого Валинора. Вместо обещанного Света – людям предлагалось идти на север и сдерживать там постоянные атаки орков и балрогов Моргота.

Старые служаки из «друзей эльфов» рассказывали молодому пополнению, что на северных рубежах служится неплохо, там кормят три раза в день и орки последние лет сто уже носу из-за ворот не высовывали. Но тут встал кто-то очень похожий на Амлаха сына Имлаха, и начал вести пораженческие речи о том, что никаких валар в Валиноре не существует, как впрочем, и самого Валинора. Потому как никто из адан никогда не видел этого Валинора, а предоставить им хоть какие-нибудь доказательства в его существовании, эльфы почему-то отказываются. Это была уловка эльфов, чтобы заманить их сюда на запад, и заставить охранять свои границы. И никакого Моргота тоже нет, ибо его тоже никто никогда не видал, а есть только орки раз в сто лет вылезающие из своего логова, и тревожащие покой эльфов. И если уйти обратно к себе на восток – то там орки их беспокоить не будут.
Но на утро пришёл сам Амлах и заявил что вчера он пил в другом месте, и здесь на совете его быть никак не могло, и поэтому он не помнит, чтобы вчера что-то подобное произносил. И что это всё происки врага. Возбуждённые соплеменники поискали между собой мнимого Амлаха, и по-быстрому вдёрнув несколько отдалённо похожих на него случайных жертв, успокоились, убедившись, что это всё и впрямь были происки врага.

А сам Амлах решил подать хороший пример своим людям, и отправился служить на север, мечтая поквитаться с теми, кто сыграл над ним эту шутку. Но сколько он ни встречал в бою орков, ни один из них почему-то не походил на того подставного Амлаха.

Время шло. Орки предприняли более менее удачную вылазку и проскользнув незамеченными через кольцо осады, не иначе как с попустительства безответственных лайквэнди, околачивающих баклуши у себя в лесах – напали на халадинов. В этой битве отличилось племя отважной Халет – дочери Халдада. Вместе с Карантиром они сбросили орков в реку. И Карантир как истинный джентльмен предложил ей в награду за доблесть и потерянных в бою родичей – поселиться в его северных землях. Прекрасная воительница, сказала что подумает, и ушла со своими людьми в Бретил ближе к Дориату. Тингол узнав об этом, тут же объявил Бретил своей территорией, и милостиво позволил ей охранять его границы, и даже не стал брать с неё за это никакой платы.

И вот таким образом племена людей продолжали селиться в землях эльфов, изучили их язык и стали жить практически вместе. Эльфийским князьям время от времени даже приходилось проводить националистические рейды, и отселять от себя людей в особые гетто, дабы не допускать кровосмешения. Но в целом оба народа перед лицом общего врага уживались друг с другом неплохо. Но как бы эльфийские владыки не заботились о чистоте своей крови, среди людских племён уже родился на свет – народный герой Берен. И час когда по капризу Мелиан, ему было суждено соблазнить её дочь, был уже совсем близок. И чтобы по этому поводу не думал её высокомерный супруг Тингол – Королеве к чему-то вздумалось выдать свою дочурку замуж по-любви, а не по расчёту.

Но поведать вам обо всём этом, у нас ещё будет время…

Часть семнадцатая.
Война внезапного пламени.

Финголфин, в тайне считающий себя владыкой всех нольдоров Севера, при практически всех живых сыновьях Феанора, всеми силами хотел бы утвердить за собой этот титул. И вместо долгой и изнурительной осады, предлагал самим взять наконец твердыню Моргота штурмом. Но сыновья великого героя павшего под стенами этой крепости, хоть конечно и были все как один воинственны, отважны и безрассудны, но всё же не до такой степени. Именно поэтому владыкой нольдоров считался всё же пока Маэдрос, а не Фингалфин. И все его призывы нанять гномов для подкопа под Тангородримом, или подкинуть под ворота Ангбанда «Троянского коня» вызывали на военных советах смех, а среди эльфийского войска шок и трепет. Видя, что всем его честолюбивым планам поддержки здесь не дождаться, он в очередной раз грозился взять Ангбанд в одиночку, вызывая среди нольдоров ещё больший смех и трепет.
Тогда ещё никто из них не мог предположить, что безрассудный и впрямь скоро выполнит свою угрозу, вызвав Моргота на честный поединок.

И вот в одну из безлунных зимних ночей в подземельях у Моргота что-то там рвануло, и реки жидкого пламени хлынули из чёрных готичных врат Ангбанда. Хотя как писалось в книгах – потоки пламени неслись быстрее балрогов и дракона, но видимо этим балрогам, очень уж жить хотелось, поэтому, как в тех же источниках указывается на то, что все они неслись как ошпаренные впереди линии огня. А по следам балрогов и дракона еле поспевала орочья пехота, которой видимо тоже пятки весьма ощутимо поджаривало. И только таким образом орочьей пехтуре в кои веки удалось прорвать многолетнюю осаду Ангбанда. Отступать оркам же было некуда – позади стена огня, блин! Даже у самых безбашенных нольдор противостоять с мечами и стрелами против кипящей лавы, не очень-то долго получалось, и множество героев пало в эти чёрные дни. И врагу удалось прорваться далеко в глубь цветущего Белерианда оставляя за собой лишь готично обугленные руины крепостей.

В одном из боёв Финрода Фелагунда спешившего на помощь нольдорам севера, орки отрезали от его войска и окружили с небольшим отрядом вблизи топи Сереха. И он был бы наверняка убит или взят в плен, но появился Барахир отец Берена с самыми отчаянными своими людьми и выручил его. Окружив короля стеной копий, они с большими потерями проложили себе путь из битвы. И вернувшись в свою подземную крепость в Нарготронде, Финрод поклялся вечно хранить дружбу с Барахиром и всем его родом и прийти к нему на помощь в любой нужде, и в знак этого обета он дал Барахиру свое кольцо. И время показало, что этот обет смертному Финрод дал весьма опрометчиво. Но об этом гораздо подробнее поётся в «Финрод-опере».

И тут отважный князь Финголфин решил, что его час пришёл. И едва только дождавшись когда вулканическая лава, покрывшая Ард-Гален слегка подстынет, он поскакал, возможно, на единственном пережившим его безумный переход через льды коне, к самым вратам Ангбанда. Весьма верно рассчитав, что пока всё войско Моргота захватывает Белерианд, сам-то Моргот там совсем один-одинёшенек остался. И он начал трубить в рог, стучать кулаком в ворота, и называть Моргота подлым трусом. Будь Моргот и впрямь там совсем один, то ему может быть, и удалось по-тихому в крепости отсидеться. Но там вместе с ним сидели ещё более трусливые военачальники, и чёрный вала никак не мог позволить Финголфину, уже в который раз при них называть его самым трусливым из валар, и повелителем трусов. Пришлось в кои веки ему самому на бой выходить. Потому как из всех оставшихся с ним в крепости трусов, ему и впрямь больше некого было вместо себя послать.

Несмотря на то, что резвому как Брюсу-Ли Финголфину удалось раз семь нанести Морготу свой излюбленный коронный удар в ногу, но хитов у валы было всяко побольше, да и весовые категории у них были слишком уж разные. Поэтому, в конце концов, Моргот изловчился-таки удачно уронить свой боевой молот прямо на дерзкого нольдора и наступить ему ногой на горло. Умирая, великий князь нанёс свой коронный удар в ногу в последний раз, заставив хромать своего врага всю оставшуюся жизнь.
Дотоптать тело великого героя Морготу помешала не столько боль в израненной ноге, сколько орёл Торондор вцепившийся когтями ему прямо в лицо. Клевать воронам тело Финголфина, Торондор тоже не позволил, и сложил ему огромный готичный курган где-то в горах близ тайного града Гондолина. Остаётся только удивляться, как это Моргот не мог так долго найти этот город по такому явному ориентиру.

В то самое время пока Торондор носил в горы по одному камушку, насыпая курган павшему нольдорскому князю, Саурон успел захватить Минас-Тирит и обосновать там себе остров волков оборотней. Чтобы Берену впоследствии было, куда, где сунуть в самую волчью пасть весь отряд легендарного Финрода Фелагунда, прежде чем сунуть в волчью пасть свою собственную руку. В разорённом Белерианде всё удлинялись тени, а повстанческие отряды аданов, вели партизанскую войну с отрядами орков достигших уже границ Дориата. В тоже самое время на службу Карантиру стали поступать пришедшие с востока вастаки Ульдора Проклятого и прочие смуглинги губастые, вот-вот уже готовые по первому слову Моргота, предать преданных нольдорам аданов, да и самого князя Карантира вместе с ними заодно.

Ну а подробнее обо всём этом в одной из последующих глав…

Том Бомбадил
ооо, продолжение!
Ждем еще!))