Приведённый ниже текст защищён авторским правом, зарегистрированным в Украине. Любое использование фрагментов текста или целых глав произведения возможно лишь с согласия автора.
Глава 1
Отпорный Перевал
Нынешняя зима на Отпорном Перевале выдалась малоснежной и на удивление тёплой, зато дожди зачастили с таким усердием, что старожилы и не припоминали в этих краях ничего подобного на протяжении уже многих лет. Окрестные речушки, скромно сбегающие с горных вершин, после проливных дождей всё чаще преображались в неукротимые бурные потоки, задерживающие торговые караваны на целые недели.
– Что-то в нашем мире изменилось, – со знающим видом говаривали друг другу постояльцы единственного на перевале заведения старого Прыгинса, неспешно потягивая из своих глиняных кружек прохладное янтарное пиво. Этот невзрачный на вид трактир был чуть ли не самой большой достопримечательностью на Отпорном Перевале, не считая удивительного дерева, среди гигантских корней которого он, собственно, и разместился. О необычном дереве ещё будет сказано ниже, а пока вернёмся к трактиру. Каким бы это ни казалось странным, но в малолюдных местах, о которых здесь пойдёт речь, небольшое заведение Пончо Прыгинса (именно так звали предприимчивого хозяина трактира, который, кстати сказать, был хоббитом) славилось своим замечательным пивом и гостеприимством далеко за пределами этой небольшой охотничьей деревушки. Сюда частенько захаживали бывалые охотники и следопыты, проводящие караваны торговцев к затерянному среди горных вершин перевалу. Здесь, под сенью ветвей древнего, могучего дерева, совершались торговые сделки, равных которым не было на сотни лиг вокруг. Однако любопытный читатель несомненно заинтересуется, чем же мог прославиться скромный посёлок, к которому, преодолевая трудности нелёгких переходов, стремились торговцы со всех окрестных земель? И ответ, конечно же, надо искать среди многих странных событий, которые во все времена имели здесь место быть.
Жители посёлка всерьёз считали, что причиной всему огромное странное дерево, которое приютило в своих корнях их непоседливых предков, а теперь защищало от студёных северных ветров их самих. Оно было так огромно, что уже издали поражало своими невероятными размерами путников, которых волей судьбы заносило в эти суровые, малолюдные места. Дерево непреодолимо влекло к своим, извивающимся подобно гигантским змеям, корням любого, кому хоть раз собственными глазами довелось увидеть это незабываемое чудо. Откуда оно взялось в этих краях, никто точно не знал, однако из рассказов старожилов было доподлинно известно, что Беор – первый охотник, нашедший тут пристанище много лет тому назад, встретил в этих краях Аргала – седобородого старца, незатейливая хижина которого уже в те давние годы находилась под сенью раскидистой кроны дивного дерева. Та самая хижина и поныне стояла здесь, впрочем, как и тот самый старец по-прежнему в ней жил. Вроде бы ничего особенного в этом и не было, если не принимать во внимание того обстоятельства, что с тех пор минуло уже без малого две сотни лет. Нынешнее поколение поселенцев было на перевале уже пятым, но Аргал оставался всё таким же неизменным, будто время и вовсе не имело над ним никакой власти. Однако странный старец был не единственным, кто занимал внимание немногочисленных жителей поселения.
По вечерам в уютном заведении Прыгинсов собирались его постоянные завсегдатаи и без устали судачили по поводу очередного появления гостей с «той стороны», имея в виду обширную долину по восточную сторону перевала. Долина эта почти всегда была сокрыта плотной завесой тумана, и лишь в редкие дни года, которые можно было пересчитать по пальцам, наблюдатель мог рассмотреть с высоты привольные лесные просторы, раскинувшиеся в межгорье. Время от времени оттуда приходили самые что ни есть настоящие эльфы, и ими на перевале было уже никого не удивить. Многие полагали, что как раз эльфы и были причиной самой невероятной странности этих мест. Дело в том, что Дивный Народ приходил с восточной стороны перевала, а вот попасть туда никто из местных поселенцев как ни пытался, так и не смог. Подобных попыток за прошедшие годы было предпринято немало, но все они не принесли отчаянным смельчакам хоть сколько-нибудь значительного успеха. И хотя неподалёку от «Хозяина Перевала», как часто величали чудесное дерево местные жители, в таинственную долину текла с гор речка Эйтельглин, по руслу которой наверняка можно было бы попасть в неприступное межгорье, однако никто из сообразительных поселенцев заветной цели так и не достиг. Все, кто пытался спуститься вниз вдоль русла реки, после дня ходьбы непонятным образом оказывались в том самом месте, с которого и начинали свой путь. При этом никто из неудачников так и не смог толком объяснить, что же с ними произошло, и как они могли так опростоволоситься. Поселенцы от души посмеивались над бедолагами – они, дескать, заблудятся и в трёх соснах, однако сами последовать их примеру уже не решались. Вскоре желающих попасть в неприступную долину заметно поубавилось, ведь никто не хотел на долгие месяцы становиться главной темой насмешек в единственном в этих местах трактире. Так жители перевала поняли, что с этой речкой не всё ладно, а потому перевал и получил своё название – Отпорный.
Надо заметить, что догадки местных жителей были не так уж и беспочвенны. Сами-то эльфы появлялись на перевале регулярно, примерно раз в месяц. Сюда они приносили дивное оружие, которого не умели изготавливать по другую от них сторону гор, а их чудесные украшения, привлекающие в это место многих предприимчивых торговцев, не знали равных во внешнем от межгорья мире. Здесь, под сенью кроны удивительного дерева, происходил оживлённый обмен товарами. Что же получали в результате обмена таинственные гости из зачарованной долины? Читателю это может показаться странным, но эльфы больше всего прочего ценили древние свитки народов внешних земель, как исчезнувших с лица земли, так и ныне живущих, и считали редкой удачей, когда им в руки попадались летописи их сородичей, давным-давно затерянных на бескрайних просторах Средиземья. Они упорно искали утерянные знания о том, кто они есть, по крупицам восстанавливая историю своих предков и потерянных братьев. Для торговцев из внешних земель такой обмен был в высшей степени прибыльным, так как их повозки прибывали сюда преимущественно полупустыми, а назад отправлялись доверху загруженными отменным товаром.
Однако давайте ещё на мгновение возвратимся к удивительному дереву, давшему приют поселенцам перевала. Эльфы величали его не иначе как Эр-Айналдар, что на их древнем языке означало – Одинокое Священное Дерево. О том, почему эльфы считали дерево священным, сами они не распространялись, однако у местных жителей относительно этого существовало несколько предположений. Самым невероятным из них было то, что местный старец Аргал собственноручно посадил семена дерева в землю и сам его вырастил. Такая запись сохранилась на страницах личного дневника Беора – основателя деревушки, который якобы сам слышал эту историю из уст старца. Было это правдой или нет, оставалось лишь гадать, однако нынешние обитатели перевала считали это предположение сущим вздором, ибо дерево, высотой приблизительно в две сотни локтей, должно было расти, по меньшей мере, полторы тысячи лет!
В дневнике Беора сохранилась ещё одна любопытная запись. В ней говорилось о том, что Аргал привёз семя дерева из далёкой страны, лежащей за бескрайним морем на западе.
К моменту, когда начинается наша история, поселение насчитывало не более двух сотен местных жителей, однако за счёт находящих здесь временный приют охотников, проводников и торговцев, эта цифра нередко увеличивалась вдвое.
В здешних местах было ещё много необыкновенных вещей, однако нам необходимо поспешить в трактир старого Пончерома Прыгинса, а иначе мы попросту пропустим начало всей этой удивительной истории. Как уже упоминалось выше, хозяин заведения был ни кем иным, как обыкновенным хоббитом, поэтому и дверь в его заведение имела круглую форму, каковая была принята в норостроении его предков. И всё же надо заметить, что обыкновенным нашего хоббита можно назвать лишь с большой натяжкой, ведь хоббиты – народ привередливый и заставить их оторваться от веками насиженных мест в привольных южных краях – дело нелёгкое. Но Пончо оказался совсем не таким, как многие его сородичи. Никто из его соседей и поныне толком не знал, что же на самом деле подвигло его на такой тяжёлый, полный непредвиденных опасностей переход. Однако, вместе со своим немалым семейством он все-таки оказался на этом суровом, продуваемом всеми ветрами перевале, на много сотен лиг отстоящем от мест проживания всех остальных его сородичей. Некоторые недобрые языки поговаривали, что у себя на родине он задолжал немалые деньги и теперь скрывался тут от своих настойчивых кредиторов. Другие же уверяли, что он намеренно занял денег и удрал, чтобы их не возвращать. Однако, вероятнее всего, так говорили те, кому не давали покоя известность и процветание трактира удачливого хоббита.
Над входом в это примечательное заведение, на вделанной над дверью балке, оканчивающейся не очень искусно вырезанной кистью руки, сжатой в кулак с оттопыренным кверху большим пальцем, на толстых ржавых цепях висела не очень приметная, сколоченная из досок вывеска. На ней большими зелёными буквами было написано «Постоялый двор Пончерома Прыгинса». Так как Приютное Дерево (как ещё частенько называли чудо-дерево поселенцы) росло на самой вершине перевала, его причудливо вьющиеся корни опускались далеко вниз по обоим его склонам. Как раз среди этих-то корней большей частью и разместились обиталища местных жителей. С севера и юга над перевалом нависали неприступные скалы, а за ними виднелись заснеженные вершины гор. Жилища обитателей Отпорного Перевала были как бы вкопаны меж огромных корней могучего дерева и являлись скорее землянками. Но мы-то знаем, что для настоящего хоббита ничего лучше попросту и не придумать. Норка Пончо, впрочем, как и землянки большинства местных жителей, была вырыта на восточном склоне, поскольку он был хорошо защищён от холодных ветров заснеженных равнин запада. То обстоятельство, что корни дерева спускались по склону вниз, дало Пончо возможность вырыть норку в два этажа, а позднее, ввиду увеличения численности заезжих охотников и следопытов, он приступил к достройке третьего. Благо, место выше его заведения оставалось ещё свободно. Круглые окошки его постоялого двора то тут, то там выглядывали меж причудливого переплетения древесных корней. В каждой из четырёх сдаваемых им комнат было по одному такому окошку, а в зале трактира, где стояло шесть столиков с простыми табуретами возле них, таких окошек было пять. Остальные семь были проделаны в жилых комнатах немалого семейства Прыгинсов. Сын Пончо – Отто, с женой Велисветой и пятью непоседливыми детишками, занимал две просторные комнаты, в которых в общей сложности было четыре окошка. Сам Пончо со своей супругой Евлантией жил в уютной комнатке с тремя окошками, выходящими к вершинам северных гор.
Наиболее способным и сообразительным из внуков Пончо считал старшего – Пако. Именно на него наш предприимчивый хоббит возлагал в своих мечтах самые смелые надежды. Однако самому Пако эти дедовы ожидания не сулили ничего хорошего. С раннего детства Пончо старался приучить внука к работе в своём обожаемом заведении, поэтому время от времени Пако приходилось обслуживать непрекращающийся поток посетителей трактира, а иногда даже с раннего утра до позднего вечера. Деда такое положение дел вполне устраивало, но сам Пако не разделял его оптимизма. Благо ещё, что таких загруженных дней в году выпадало не так уж и много.
Пако всегда неодолимо тянуло в таинственную долину, которую сами эльфы называли Дорталионом, а местные жители перевала – Эсгалдором, впрочем, оба названия имели эльфийское происхождение. В редкие свободные деньки Пако подолгу пропадал на склонах перевала, поросших вековыми елями и соснами, и без устали всматривался в плотную туманную завесу, в надежде улучить момент, когда же этот туман, наконец, рассеется. В какой-то мере то, что всё внизу было сокрыто от пытливого взора любопытного хоббита, было для него даже интересней. Пако мог часами сидеть и размышлять о том, что же могло скрываться за плотной молочной пеленой тумана. Однако если бы он мог выбирать, то для него гораздо интереснее было бы увидеть самому, что же находится там внизу на самом деле, чем попусту об этом фантазировать. Вообще-то узнать, что находится за туманной завесой с восточной стороны перевала, было его давней заветной мечтой, но так как это желание казалось несбыточным, он был согласен и на путешествие в заснеженные равнины по западную сторону горной гряды. Поверить в то, что там, на западе, ничего, кроме снега, больше нет, он просто не мог, впрочем, как не мог и проверить это.
– Приходят же оттуда торговцы и охотники, стало быть, кто-то там всё-таки живёт, – думал он про себя.
Родился Пако, как и его младшие братья с сестрёнкой, уже на Отпорном Перевале и потому, кроме чудных эльфов, ничего заслуживающего его внимания в своей жизни не видел. Чудесное дерево он тоже не считал чем-то особенным. Ему даже казалось странным, что заезжие торговцы так восхищаются им. Для него могучий гигант с пышной тенистой кроной от самого рождения был обыкновенным, и потому его весьма удивляли разговоры путешественников и торговцев о том, что ничего подобного они больше нигде на просторах Средиземья не встречали.
Как было сказано выше, несмотря на свой ранний возраст, Пако уже приходилось много работать. И, конечно же, дед не давал ему подолгу болтать с посетителями трактира во время работы. Поэтому, чтобы послушать разговоры бывалых охотников и проводников, Пако приходилось прибегать к своей излюбленной хитрости. А состояла она в следующем: если посетителей было немного, то, улучив удобный момент, когда дед отворачивался за прилавком, чтобы наполнить пивом очередную кружку, он быстренько залезал под стол и, затаив дыхание, ждал, когда за него присядут новые гости. Скатерти на столах свисали почти до самого пола, поэтому Пако совсем не было видно. Если, на его счастье, столик бывал занят, то он с интересом, часами выслушивал невероятные истории ничего не подозревающих посетителей, пропуская мимо ушей дедовы ругательства по поводу его внезапного исчезновения. Конечно же, Пончо сразу замечал отсутствие своего проказливого внука и в этом был единственный существенный недостаток маленькой хитрости Пако. После таких случаев ему всегда здорово влетало от деда, когда он снова невесть откуда появлялся перед самым его носом. Однако за подслушанные истории, которые казались ему удивительными, Пако готов был терпеть любые наказания, неизменно следовавшие за его излюбленным трюком. Благодаря этому он пользовался невероятной популярностью среди своих приятелей, часами рассказывая им об удивительных похождениях бывалых следопытов и проводников. Причем, надо заметить, что к своим «подстольным» историям хоббит любил многое привирать, что, впрочем, делало их ещё более интересными для остальных ребятишек. Приятелей у Пако было немного, а настоящих друзей и того меньше – всего один. Но зато этот один, как и Пако, был хоббитом. И хотя его друг был на целых два года старше, но благодаря своим неповторимым историям Пако стал для него непререкаемым авторитетом. «Неповторимыми» эти истории названы здесь очень даже к месту, ибо Пако редко запоминал, что из того, что он рассказывал своим приятелям, приврал, а что действительно рассказал так, как услышал. Свои замечательные истории он каждый раз рассказывал по-новому, даже если его и просили повторить то, что уже слышали ранее.
На днях Пако исполнилось семнадцать, что для хоббитов обычно считалось ещё беззаботным детством, однако сам он частенько сожалел о том, что прожил уже так много, а толком ещё ничего в мире не повидал: – Эдак и вся жизнь скоро пролетит, а я тут так и сгину, обслуживая дедовых посетителей, не снискав славы и даже не отработав кредита, – сокрушался он. Что означало «отработать кредит», Пако, к своему превеликому сожалению, не знал, но часто слышал об этом от бывалых путешественников со своего насиженного под столом места. А если уж об этом говорили прожжённые искатели приключений и отчаянные авантюристы, значит, так обязательно должно было быть и у него.
Однажды, безоблачным утром одного прекрасного зимнего дня, по велению своего беспокойного деда, Пако с ведром в руках направился к протекающему неподалёку ручью. Утро было просто чудесное, а солнце пригревало в спину так, будто на пороге уже была весна. Пако бежал к реке вприпрыжку, бодро размахивая ведром и весело насвистывая мотив полюбившейся ему застольной песни, которую чаще всего любили напевать постояльцы дедова трактира. Подбежав к чистому, как слеза, горному ручью, он забрался на один из омываемых кристальной водой камней и, став на колени, зачерпнул ведром. Вода со звонким журчанием протекала по каменистому дну и была настолько прозрачна, что ему нестерпимо захотелось умыться. Он поставил наполненное ведро на камень позади себя, и, сложив руки чашечкой, опустил их в воду, чтобы набрать пленительной влаги. Вода в этих местах всегда была очень холодной, однако Пако уже давно к этому привык.
– Доброго тебе утра, молодой человек, – внезапно раздался у него за спиной зычный, с хрипотцой голос.
От неожиданности Пако чуть было не свалился в воду. Из-за шума горного потока он совсем не слышал, как к нему кто-то подошёл. Вскочив на ноги как ошпаренный, он увидел перед собой седобородого старца с приветливо улыбающимся лицом, покрытым неглубокими морщинами. Его голову опоясывала голубая ленточка, придерживающая длинные, выбеленные сединой волосы так, чтобы они не падали ему на лицо. Проницательные серые глаза незнакомца изучали Пако внимательным орлиным взглядом, а большой нос с горбинкой лишь усиливал это сходство. На нём был длинный плащ, который настолько выгорел на солнце, что о его первоначальном цвете теперь можно было только догадываться. Полотно, из которого он был скроен, уже давно приобрело светло-серый цвет. Лишь в тех местах, где на нём были складки, ещё можно было заметить остатки выветрившейся и выгоревшей голубой краски. За спиной незнакомца на потёртом кожаном шнурке висела, такая же выгоревшая, как и его плащ, островерхая шляпа. Однако, несмотря на некоторую изношенность, его одежда была опрятной и чистой, а из-под пол плаща были видны великолепные белые сапоги со слегка загнутыми кверху носками. В правой руке старец сжимал немного сучковатый дорожный посох, а на плече у него висела видавшая виды дорожная сумка. Несмотря на некоторое сходство старца с хищной птицей, его приветливая улыбка внушала Пако доверие.
– Не дашь ли старику напиться, дружок? – добродушно спросил незнакомец.
– Отчего ж не дать, милости просим. Воды в реке на всех хватит, господин хороший, – отозвался Пако, протягивая старику наполненное ведро.
Старец аккуратно сложил на камне свою дорожную суму и посох и принял ведро из рук хоббита. Пил он так долго, что в какой-то миг Пако даже решил, что одним ведром он и не обойдётся, однако его предположение оказалось ошибочным.
Напившись и смачно крякнув, старец вернул ведро Пако.
– Премного благодарствую, э-э… как ты сказал, тебя зовут? – глянул старик на Пако хитроватым вопросительным взглядом.
– А я вам ещё этого и не говорил, господин хороший, – настороженно отозвался Пако.
– Ну, ежели не говорил, то ведь доброму человеку, будь он даже хоббитом, никогда не поздно и представиться, – ещё раз обезоруживающе улыбнулся старец, и на это Пако возразить было уже нечего.
– Величают меня Пакмелонием, господин хороший, а фамилия моя – Прыгинс. Друзья же зовут просто – Пако.
– А не внук ли ты того самого Пончо Прыгинса, который держит тут свой трактир? – не отставал старик.
– Точно так, господин хороший, – снова отозвался Пако.
– Да что ты всё заладил – господин хороший да господин хороший? – снова улыбнулся старик.
– А как же вас тогда величать? – растерялся Пако.
– Называй меня хотя бы господин Мельхеор – под таким именем меня знают в этих краях.
– Хорошо, господин Мельхеор, постараюсь не забыть вашего имени, – согласился Пако.
– А что такого в моём имени? – поинтересовался старик, вопросительно сдвинув брови.
– Да вроде бы и ничего, господин хор… Мельхеор, – осёкся Пако, – да только такого имени в наших краях я раньше никогда не слыхивал.
– Ну вот, теперь уж слыхал, так не забывай, – ещё раз добродушно улыбнулся старец. Он подобрал свой посох и перекинул сумку через плечо.
– Ну что же, мой юный Пако Прыгинс, увидимся с тобой вечером, в трактире твоего деда. Ты ведь по-прежнему ему помогаешь? Не так ли? – снова поинтересовался Мельхеор.
На этот вопрос Пако ничего не ответил, а про себя подумал: – Откуда он меня знает?
Пока хоббит терзался своими догадками, совершенно неожиданно, откуда ни возьмись, появился филин, который подлетел к старцу и величаво взгромоздился на его посох. Он заморгал большими, как плошки, глазами и внимательно уставился на Пако.
– Познакомься, Глинвинг, это молодой господин Прыгинс, – совершенно серьёзно представил Мельхеор хоббита сидящей на его посохе птице. – А это мой давнишний приятель Глинвинг.
Глинвинг оказался довольно крупным белым филином с серыми пятнышками на груди. В следующее мгновение птица повернулась к Мельхеору, открыла клюв и что-то негромко просычала.
– Да, Глинвинг, очень похож, – ответил Мельхеор, внимательно изучая Пако пристальным взглядом. – И, может быть, в дальнейшем так оно и получится.
– Простите, сударь, я не совсем понял, о чём это вы? – растерялся удивлённый Пако.
– Я говорил со своей птицей, Пакмелоний Прыгинс, и должен сказать, что она о тебе совсем неплохого мнения.
При этих словах у Пако от удивления даже челюсть отвисла. Он ещё никогда не слышал, чтобы кто-то мог разговаривать с птицей.
– Приятно было с тобой познакомиться, молодой человек. Увидимся вечером, – попрощался Мельхеор, собираясь уходить.
– Добро пожаловать в наш трактир, сударь, – вежливо предложил Пако.
– Ну что ж, пойдём, Глинвинг, – сказал Мельхеор своей птице, и филин в тот же миг взмыл в воздух и полетел в сторону возвышающегося над перевалом гигантского дерева.
Спустя несколько мгновений Пако опять остался один. Он ещё долго, словно завороженный, смотрел вслед удаляющемуся Мельхеору и размышлял о том, как здорово было бы послушать удивительные истории этого старика. – Тому, кто умеет разговаривать с филином, уж точно найдётся, что рассказать, – размечтался хоббит про себя. – Вот это будет новость! Никто из ребят не поверит!
Внезапно Пако вспомнил про своего деда, который уже наверняка поминал его крепким словцом, ведь с тех пор, как он отправил его за водой, прошло немало времени. Опомнившись, он тут же бегом припустился к трактиру. На ходу он обогнал Мельхеора, неторопливо шагавшего к деревеньке, и вскоре уже пробежал под огромным корнем, изогнувшимся над землёй причудливой аркой: так дерево само создало нечто вроде въездных ворот в поселение. Именно в эти-то ворота и въезжали все караваны, прибывавшие с заснеженных равнин, лежащих к западу от Отпорного Перевала. Пробегая мимо дома Бульберов, Пако на ходу поздоровался с хозяином, колющим дрова во дворе. Отсюда до трактира Пончо было уже рукой подать.
Время близилось к завтраку, и повсюду, то тут то там, из печных труб в небо поднимались тонкие струйки сизого дымка. В этих местах по утрам всегда бывало прохладно, даже во время скоротечного в этих краях лета. Каждый хозяин старался протопить дом с самого раннего утра, чтобы поскорей выгнать из своей землянки или сруба холод минувшей ночи. В доме или, скорее, в уютной норке, где жил Пако, эту работу всегда выполнял его отец Отто. Дед же спозаранку затевал генеральную уборку в своём заведении. Пончо любил, чтобы в его хозяйстве всё было устроено самым наилучшим и безукоризненным образом, а Пако никак не мог понять, зачем это нужно деду, если его заведение всё равно единственное на перевале и, каким бы оно ни было, всегда будет оставаться востребованным по причине отсутствия других. Но таким уж был Пончером Прыгинс, и эта дотошность была у него в крови с рождения.
Слева и чуть ниже от тропинки раздавались звонкие удары молота о наковальню. Это с самого рассвета уже взялся за свою работу местный кузнец Торгвалд. Чуть справа и впереди миссис Хаарград стирала в большом медном тазу бельё своего немалого семейства. Так Пако бежал между двориками соседей, звонко выкрикивая направо и налево свои утренние приветствия, пока не оказался перед вывеской над входом в трактир. Он так торопился, что, рывком отворив входную дверь, налетел на самого Пончо, на ходу сбив его с ног. Пако выронил ведро, а вся вода из него разлилась по дощатому полу. Сам Пако тоже растянулся на полу рядом с ошарашенным дедом, и они вдвоём оказались в луже. Всё случилось так быстро, что несколько мгновений Пончо никак не мог сообразить, что с ним произошло, но когда понял, что перед ним его непутёвый внук, то от забурлившего гнева его лицо начало быстро приобретать пунцовый оттенок. Мгновенно смекнув, что сейчас произойдёт нечто неприятное, Пако вскочил на ноги и, не дожидаясь начала воспитательного действа, молнией вылетел за дверь. Не оборачиваясь, он тут же дал стрекача, а вдогонку ему ещё долго неслись крики разъярённого Пончо. По своему опыту Пако хорошо знал, что уже к вечеру дед немного отойдёт и тогда он сможет явиться к нему с повинной, ведь такое не раз и не два случалось и раньше. Но пока было гораздо благоразумнее под руку деду не попадаться, поэтому он направился в своё потаённое место, откуда любил часами наблюдать за расстилающимися перед его взором землями таинственного Эсгалдора.
С тяжёлым вздохом Пако устроился на восточном склоне перевала и задумался. Бросая камешки вниз по склону, по своему обыкновению он начал фантазировать о тайнах, которые могли скрывать в себе загадочные, неприступные земли, однако сегодня это не очень-то хорошо ему удавалось. То и дело перед его мысленным взором возникал образ рассерженного деда, после чего все его воздушные замки разлетались, словно стая диких уток, вспугнутая неосторожным шагом охотника. Как назло, дед всё время виделся Пако с ремнём в руках, что особенно сильно его расстраивало. Эти невесёлые мысли настолько завладели маленьким хоббитом, что он напрочь забыл об утренней встрече с таинственным Мельхеором. Наконец, пригревшись в тёплых лучах поднявшегося солнца, он заснул тревожным, прерывистым сном. Во сне ему привиделось, что он шёл к своему деду с повинной, но оказавшись в трактире, неожиданно застал там Мельхеора со здоровенной палкой в руках. Старик ехидно улыбался ему, недвусмысленно похлопывая по руке своим ужасным воспитательным орудием. В голове у Пако сразу пронеслась мысль, что этот уж точно задаст ему сполна. Недолго думая, хоббит развернулся на пороге и решил прибегнуть к своему старому испытанному методу – бегству. Однако, к неописуемому ужасу, его движения замедлились так, словно он попал в вязкое тягучее желе. И, как ни старался он быстрее перебирать своими прыткими короткими ножками, это совсем ему не помогало.
– Я тебе покажу господина хорошего! Ты у меня вовек не забудешь, как нужно называть порядочных людей! – доносилось из-за спины Пако. Он уже почти ощущал, что ужасная палка в руках старика вот-вот полоснёт огненной болью по его мягкому месту, но внезапно голос старца изменился: – Не смей убегать! – почему-то теперь кричал старик голосом Нобби. – Пако, не смей! Пако! Пако! Пако!
– Пако! – раздался неподалёку голосок юного хоббита.
Пако очнулся от сна, весь взмокший от ужаса. Он, словно пружина, выскочил из расщелины, в которой укрылся от ветра, и, к своему величайшему облегчению, увидел своего закадычного приятеля. Ещё не полностью придя в себя, он протёр заспанные глаза.
– Пако, где ты пропадал? – обрадовался Нобби при виде друга. – Твой дед послал меня за тобой, и даже пообещал угостить меня сдобными плюшками, если я до обеда приведу тебя к нему. А ты ведь знаешь, как я люблю эти самые плюшки! Так что давай поторопимся, тогда я обязательно с тобой поделюсь. Мы можем неплохо провести время. Смекаешь, приятель?
От мыслей о возвращении домой Пако сразу стало как-то не по себе. Его одолевали дурные предчувствия. Раз уж дед даже назначил за него награду, значит дело действительно плохо. Уж кто-кто, а он-то хорошо знал, что если Пончо кому-то что-то обещает, то это никак не от избытка переполняющей его щедрости.
– И что же он сказал тебе, Нобби? – хмуро поинтересовался Пако.
– Сказал, что ты позарез ему нужен, и что он не держит на тебя зла. А что, ты опять что-то натворил? – на одном дыхании поинтересовался Нобби.
– Тебе повезло, Нобби, что ты имел дело с моим дедом только в таких случаях, как этот, – недовольным голосом буркнул Пако. – Недавно он отделал меня своим ремнём так, что я целых два дня не мог толком сидеть. А помнишь – в прошлом году я не смог прийти на твой день рожденья?
– Но твои тогда сказали что ты очень занят, – растерянно пробормотал Нобби.
– Так оно и было, приятель. Тогда я до блеска натирал пол в треклятом дедовом трактире. И так два дня подряд, ни тебе погулять, ни тебе посидеть под столом. Так что, как хочешь, а я никуда отсюда не пойду, – насупился Пако, демонстративно скрестив на груди руки.
Вероятно, так бы Пако и не двинулся с места, но, когда разговор зашёл о треклятом трактире, он невольно вспомнил, как аппетитно пахнут свиные отбивные, которые всегда так чудесно готовила его матушка Велисвета, и как здорово эти отбивные идут под кружечку свежесваренного пива. А ведь он с самого утра совсем даже ничегошеньки не ел! К этим предательским мыслям тут же некстати присоединилось недовольное урчание пустого желудка, которое услышал даже Нобби.
Каждый знает, что трудно представить себе что-нибудь более невероятное, чем голодный хоббит, и, конечно же, Пако не был исключением из этого правила. Поддавшись настойчивому требованию своего желудка, он вмиг убедил себя в том, что домой возвращаться придётся всё равно, а если дело приняло такой серьёзный оборот, то лучше уж сделать это пораньше, а не то дед снова может заставить его надраивать пол в своём треклятом трактире.
– Надо же! Дед пообещал угостить Нобби плюшками! Мне он такого не предлагал никогда! – обиженно подумал Пако. – Только плюшки потом делим пополам, – внезапно сказал он, заглядывая Нобби в глаза.
– Идёт, дружище! Ты же знаешь, что я никогда про тебя не забывал, – воспрянул духом уже сникший было Нобби.
– Знаю, – тяжко вздохнув, отозвался Пако и обречённо поплёлся вслед за обрадованным другом.
Пако опасливо отворил скрипнувшую петлями дверь трактира. Он уже был готов получить полагающуюся ему порцию затрещин и давно с этим смирился. Теперь он думал только об одном – лишь бы его потом, после экзекуции, накормили.
– Где же тебя, балбес, носило? – обрадованно воскликнул Пончо к большому удивлению Пако. – Быстрее беги к отцу и начинай носить дрова в купальню. Один мой давний приятель, о-о-очень уважаемый человек, с дороги хочет принять ванну. Так что давай, поторапливайся.
– Надо же! – удивлённо смекнул Пако. – Он ни словом не обмолвился об утреннем происшествии! Но и не накормил тоже, – подсказал ему то ли внутренний голос, то ли раздосадованный желудок.
В знаменитой купальне Прыгинсов всегда использовалась только дождевая вода. Сначала, по многочисленным желобам, собирающим воду с кроны чудесного дерева, она стекала в большой жестяной бак, а уже оттуда, по мере надобности, наполнялась и сама купальня. И надо заметить, что эта купальня была предметом особой гордости Пончо Прыгинса, так как тёплую ванну не могли предоставить своим постояльцам даже более крупные заведения ближайших от перевала поселений. Для подобной роскоши необходимы были серьёзные затраты, которые смог позволить себе только Пончером Прыгинс. У других же хозяев трактиров из соседних деревушек либо река была вдалеке, либо поблизости не было дров, а потому все они предпочитали обходиться без излишних расходов.
Посреди бревенчатой купальни был помещён большой круглый котёл из меди, который Пако частенько приходилось драить и натирать до блеска. Сюда его доставили для Пончо аж с Железного Взгорья за баснословные деньги. Стоял он на специальных приземистых козлах, а под ним находился очаг из обожжённой глины: его-то Пако и предстояло наполнить дровами. Дымоход был сложен из глиняных кирпичей и поднимался к крыше у задней стены купальни. С одного края к котлу вели аккуратно сложенные из кирпича ступени, по которым можно было в него забраться.
Приступив к выполнению задания, Пако долго раздумывал, какой же это необыкновенный гость мог пожаловать к ним на постоялый двор? Он хорошо знал, что купальню могли позволить себе либо очень состоятельные посетители, которые, кстати сказать, в этих краях встречались не так уж и часто, либо давние дедовы друзья, которым он мог оказать эту услугу просто по старой дружбе. О старце же, которого повстречал утром, он не мог сказать ни первого, ни второго. В прошлый раз вода в купальне нагревалась более двух месяцев назад, когда поздней осенью на Отпорный Перевал прибыл последний торговый караван гномов из далёкого Эребора. Ни одно подходящее соображение насчёт таинственного гостя так и не посетило голову Пако, и, убедившись в тщетности своих догадок, он выкинул из головы ненужные мысли. Вместо этого он сосредоточился на своей работе (надо же ему было хоть как-то загладить свою вину перед дедом). Он натаскал с улицы дров, аккуратно выложил их под днищем котла и, открутив вентиль жестяного бака с запасом дождевой воды, который располагался немного выше и в стороне от котла, наполнил его почти до краёв. Затем он достал из кармана огниво и высек кремнем сноп искр, направив его на быстро воспламенившийся трут, после чего под днищем котла занялся весело потрескивающий огонёк.
Пако любил разжигать огонь, а ещё больше любил наблюдать, как языки пламени жадно поглощают сгорающие поленья. К его разочарованию, вскоре вошёл сам Пончо, желая проверить, как идут дела у изрядно проштрафившегося внука (после всего, что Пако за этот день уже натворил, от него можно было ждать чего угодно), и, удовлетворившись увиденным, отправил Пако на кухню, помогать матушке сервировать стол для таинственного дорогого гостя.
То, что творилось в кухне, заинтриговало Пако ещё больше. Матушка сразу велела ему отнести в общий зал большое серебряное блюдо, накрытое сверху таким же серебряным колпаком. Взявшись за блюдо, Пако едва смог оторвать его от стола. Когда он тащил его в зал, разыгравшееся воображение проголодавшегося хоббита настойчиво пыталось проникнуть под большой увесистый колпак, где наверняка скрывалось нечто весьма аппетитное. Тут Пако снова вспомнил, что с самого утра не бросил в рот даже хлебной крошки, и его желудок вновь подтвердил эту досадную мысль недовольным урчанием. Взгромоздив блюдо на стол, накрытый чистой белой скатертью, Пако некоторое время не мог оторвать от него взгляда, словно кролик, загипнотизированный удавом. В конце концов, не в силах противиться своему любопытству, он буквально сорвал колпак с серебряного блюда и… перед ним открылся чудный вид аппетитного поросёнка, соблазнительно подрумянившегося на медленном огне. Поросёнок был искусно украшен приправами, овощами и салатными листьями и выглядел просто неотразимо. Раздосадованно сглотнув обильно выделяющуюся слюну, Пако застыл как завороженный, не в силах оторвать взгляда от вожделенного зрелища. Вокруг сразу распространился такой соблазнительный запах, что он тут же подумал про себя, что ничего страшного не случится, если он отрежет от поросёнка малюсенький кусочек. К тому же, если этот кусочек вырезать из-под брюшка, тогда этого и вовсе никто не заметит. Отогнать назойливые мысли было свыше всяких сил несчастного хоббита, а потому, вернувшись в кухню за очередным блюдом, он незаметно стащил со стола небольшой кухонный нож и сунул его в карман.
Так уж получилось, что в это время Пончо следил за тем, чтобы в котле купальни не перегрелась вода, матушка Пако продолжала хлопотать на кухне, а его отец всё ещё колол на улице дрова. Таким образом, в трактире Пако остался совсем один, и исполнить задуманное ему никто не мешал…
Всё было проделано с виртуозной ловкостью смертельно проголодавшегося хоббита, и, несколько мгновений спустя, Пако уже дожевывал лакомый ломтик аппетитного поросёнка. – Надо же, – подумал он, небрежно выковыривая из зубов остатки лакомства, – с поросёнком будто ничего и не сталось.
Скорее всего, проделки Пако так никто бы и не заметил, однако, к несчастью, желудок хоббита только лишь начал входить во вкус и уже в следующее мгновение настойчиво потребовал продолжения ещё даже толком не начавшегося банкета.
– Отрежу-ка я ещё один, совсем небольшой, кусочек, – снова мелькнула соблазнительная мысль в голове хоббита.
Сказано – сделано. Да и как сделано! Поросёнок по-прежнему возлежал на серебряном блюде – словно живой, – подумалось Пако.
Раз начав, остановиться Пако уже не мог. Его шалость с успехом повторялась ещё несколько раз, хотя конечный успех дела с каждым разом становился всё менее и менее очевидным. Лишь только когда хоббит наконец осознал, что следы своего необдуманного поступка будет уже не так-то просто скрыть, в его голову начало закрадываться сомнение в безнаказанности его проделки. Но и тут он не растерялся и решил прикрыть теперь уже видимый изъян поросёнка приправами, в изобилии разложенными на этом же блюде. И вновь вид злополучного поросёнка удовлетворил критический взгляд хоббита. И всё может быть и обошлось бы в этот раз, если бы Пако не решил «продолжить украшение». Когда он остановился, поросёнок уже далеко не выглядел так, будто лишь вчера появился на свет. Только теперь Пако по-настоящему испугался. Он затравленно осмотрелся по сторонам, словно выбирая место, где бы получше спрятаться от тяжёлой дедовой руки.
В трактире по-прежнему было тихо. Лишь из кухни доносились звуки шкварчащей на огне сковородки, да слышалось мягкое шуршание юбок хлопочущей у плиты матушки. Пако, как мог, прикрыл следы своего преступления большими салатными листьями, и, в объятиях надвигающегося ужаса перед неизбежным разоблачением, снова накрыл блюдо серебряным колпаком. Теперь он не мог не думать о том, что будет, если его маленькую шалость заметят гости, для которых и был приготовлен этот аппетитный поросёнок, и сильно занервничал. А уж о том, что произойдёт, когда об этом узнает дед, было и вовсе страшно подумать! Все эти беспокойные мысли вертелись в голове Пако, словно рой назойливых мух, из-за чего он стал выглядеть несколько рассеянным. Казалось, что теперь его руки сами по себе, совсем без его участия, механически делают какую-то работу, о которой он имел весьма смутное представление. И чем ближе подходил вечер, тем тревожнее становилось на душе у нашего проказливого хоббита.
Когда Пончо явился, чтобы лично проверить ход ведущихся приготовлений, Пако заволновался ещё больше: – Что же будет, если он решит осмотреть поросёнка?! – обожгла проказника пугающая мысль. И действительно! Когда Пончо подошёл к столу, уже готовому к приёму гостей, и окинул его внимательным взглядом, в какое-то мгновение стало похоже, что в голову хоббита закралось навязчивое подозрение. Пако застыл на месте как вкопанный, боясь даже шелохнуться.
– Сыр на месте, – начал перечислять Пончо вслух, – салат тоже есть, рагу… Пако, а не забыла ли твоя матушка приправить поросёнка специями? – в ужасе услышал Пако обеспокоенный голос деда.
Дело принимало совсем уж критический оборот, и теперь, парализованный страхом, Пако мог лишь открывать рот, словно рыба, выброшенная из воды на берег, так как ничего подходящего в его голову упорно не приходило. Ещё мгновение, и Пончо поднимет колпак, после чего ему уж точно не отвертеться от строгого наказания! Нужна была спасительная идея, ведь дед уже брался за ручку колпака!!!
На этот раз Пако спас лишь случай, но в том, что это действительно было спасением, по-прежнему оставались большие сомнения.
– Пончо! В этом заведении мне нальют кружку пива или, может, мне сходить в Нижние Броды? – раздался басистый голос местного кузнеца, уже окончившего свою работу и зашедшего в трактир промочить горло после дневных трудов.
– Рад вас видеть, мастер Торгвалд, да не расплющится вовек ваша наковальня, – обернулся Пончо, отпуская ручку серебряного колпака. С улыбкой до самых ушей, он тут же услужливо бросился к прилавку наперерез кузнецу.
– Чего пожелаете, мастер Торгвалд? Зареченского Тёмного или Янтарного, из Нижних Бродов?
Пончо отлично знал, что мастер Торгвалд всему остальному предпочитает его Пончер (так местные жители прозвали пиво, которое варил сам Пончо), однако каждый раз задавал кузнецу один и тот же вопрос, чтобы снова и снова услышать в ответ:
– Пончо, ты же хорошо знаешь, что зареченское пойло и в подмётки не годится твоему Пончеру. А в Нижних Бродах пиво отдаёт тиной. Уж и не знаю, где они берут такую скверную воду.
– Как пожелаете, мастер Торгвалд, – расцвёл Пончо от удовольствия.
– А что это тут у тебя творится? Никак снова заявился этот бродяга Мельхеор? – поинтересовался кузнец, с любопытством косясь на богато сервированный стол.
– Так оно и есть, мастер Торгвалд. Да только зря вы наговариваете напраслину на моего старинного друга. Мы вместе с ним, можно сказать, добрую половину Средиземья обошли, и у меня не было ни единого повода усомниться в его добропорядочности.
– Да ладно тебе, Пончо, не принимай близко к сердцу. Это я так, чтобы беседа завязалась, – пояснил кузнец.
– Завязаться-то она завяжется, да только пусть уберегут вас силы небесные от того, чтобы мастер Мельхеор ненароком сам вас не услыхал. Я как-то раз был свидетелем, как он одного прохвоста на несколько дней дара речи лишил.
Навострив уши, Пако внимательно слушал беседу деда с кузнецом. – Надо же, – думал он, – а я только утром с этим самым стариком беседовал с глазу на глаз. А ну, как он решил бы и меня проучить, тем более, что и осерчал он малость тогда у реки!
– Да ну, так уж и лишил? – удивился кузнец.
– Так оно и было! – в сердцах отвечал Пончо. – Клянусь своим заведением! И вот что ещё скажу вам, мастер Торгвалд, – у моего приятеля очень даже неплохой слух, не глядите на то, что он в летах. Не раз и не два бывало, что скажет кто у него за спиной что нехорошее, а он на следующий день и знает уж всё.
При этих словах кузнец поменялся в лице и опасливо огляделся по сторонам.
– Ну ты, Пончо, если что не так, замолви своему приятелю за меня словечко, что, значит, не со зла я. Так, само вырвалось.
– Да не изводите вы себя так, мастер Торгвалд! Мельхеор – он ведь не лиходей какой, а всего-то и того, что обыкновенный чародей.
При последних словах деда у Пако от ужаса сами собой подкосились ноги. Услышанное нагнало на него такого страху, что о неизбежном дедовом наказании он и вовсе позабыл.
– Никак угощение-то для моего утреннего знакомца?! А он-то, оказывается, заправдашний чародей! А ну как он увидит своего початого поросёнка?! Это что же он со мной тогда утворит?! – ужаснулся Пако. – Ежели сильно осерчает, то не рассказывать мне более историй своим приятелям! Что же теперь делать-то?
Между тем время шло, а Пончо всё продолжал рассказывать кузнецу истории про своего давнишнего приятеля-чародея, ведь он ничуть не меньше Пако любил выдумывать всякие небылицы. И, конечно же, подобно Пако, многое из того, что говорил, он просто выдумывал на ходу. Такая уж в роду Прыгинсов установилась наследственность.
Начало вечереть. Солнце на западе закатилось за гребень перевала, и на восточный склон наползла тень. Теперь сквозь небольшие окошки трактира света проникало уж совсем немного, поэтому матушка Пако, Велисвета, зажгла масляные лампы, подвешенные к потолку на прочных, слегка подёрнутых ржавчиной, цепях. Вскоре весело затрещал сухими поленьями камин, и трактир сразу наполнился уютным светом живого огня.
Вечерами, после долгих трудовых дней, в трактире обычно собиралось чуть ли не всё мужское население посёлка. Тут обменивались новостями и рассказывали друг другу всевозможные истории. В такие часы в трактире становилось по-настоящему шумно. Время от времени на перевале появлялись странствующие барды, и тогда заведение Пончо на долгие вечера наполнялось музыкой.
В этот зимний вечер на постоялом дворе Пончо, кроме таинственного старца Мельхеора, остановился ещё один удивительный гость – стройный эльф с проницательным глубоким взглядом и светлыми волосами, ниспадающими шёлковыми прядями на его неширокие, но крепкие плечи охотника. На своём веку Пако повидал многих эльфов, ведь на Отпорном Перевале их появление было делом вполне обыденным, но в этом эльфе было что-то необъяснимо-особенное. От других своих сородичей гостя отличала горделивая осанка и загадочная печаль, таящаяся в глубине выразительных серых глаз. В них было что-то такое, что странным образом заставляло умолкать всех тех, кто ненароком встречался с его открытым прямым взором. Когда к вечеру, управившись со своими повседневными заботами, в трактире начали собираться его завсегдатаи, эльф появился в зале и уверенной, исполненной внутреннего достоинства походкой направился к хозяину трактира. Все, кто в этот момент находились в заведении Пончо, сразу смолкли и устремили свои взоры в сторону статного незнакомца. И хотя его сородичи появлялись на перевале регулярно, самого его видели здесь впервые. Пако неподвижно застыл с подносом в руках, на котором громоздились три наполненные до краёв пивные кружки. О том, что в трактире остановился ещё один удивительный гость, он узнал только теперь. – Наверное, он пришёл, когда меня не было дома, – решил хоббит.
– Не подскажете ли мне, уважаемый, где я могу найти достопочтенного Мельхеора? – обратился эльф к Пончо приятным мелодичным голосом.
– Как же не подсказать, сударь, очень даже с превеликим удовольствием подскажу. Господин Мельхеор просил меня передать вам, чтобы вы присаживались вон за тот столик в углу, – услужливо ответил Пончо, указывая узловатым пальцем на богато сервированный стол. – Господин Мельхеор принимает ванну после дороги и скоро явится сам.
– Благодарю вас, сударь, – слегка поклонился эльф и направился к указанному столику.
– Пако! – тут же окликнул внука Пончо. – Отправляйся следом за ним и следи за тем, чтобы он ни в чём не нуждался, – добавил он шёпотом.
Между тем, мало-помалу в зале снова начал нарастать гомон беседующих посетителей. Вскоре об эльфе и вовсе позабыли. Отовсюду слышался звон сталкивающихся пивных кружек и хмельной смех. Какое-то время эльф молча сидел за столом, с интересом рассматривая присутствующих, а в это время Пако с не меньшим любопытством рассматривал его самого. На плече эльфа он сразу заметил кожаный нагрудник, который свидетельствовал о том, что его хозяин часто пользуется луком. Его светло-серого цвета одежда была богато расшита серебряными нитями, а на ногах красовались великолепные кожаные сапоги. Эльф всё сидел и сидел, а щедрое угощение, в изобилии расставленное перед ним на столе, так и оставалось нетронутым.
– Я бы уж точно ни за что не удержался, – подумал Пако. Его так и подмывало заговорить с эльфом, спросить его о причинах, по которым эльфы никого не пропускают в свою долину и о многом другом, однако он хорошо помнил, что дед строго-настрого запретил ему болтать с посетителями. Возможно, он и заговорил бы с удивительным гостем, но вскоре в зале появился его утренний знакомец – Мельхеор, как называл его в этих краях местный люд. Чародей остановился на пороге и неторопливо обвёл трактир внимательным взглядом. Заметив эльфа, он приветливо улыбнулся и тут же направился к нему. Несколько мгновений спустя, обменявшись дружеским рукопожатием с эльфом, он уже сидел за столом. К великому разочарованию Пако, заговорили они на незнакомом ему языке, однако сожалеть об этом ему пришлось совсем недолго.
– А-а-а, никак сам молодой господин Прыгинс! – воскликнул Мельхеор, заметив Пако, скромно переминающегося с ноги на ногу. – Приветствую вас, молодой человек. Очень рад нашей новой встрече. Хочу познакомить вас с моим давнишним другом, – указал он жестом на эльфа. – Это Эвингил, высокородный сын потаённых земель Эсгалдора. Даже в тех краях немногие могут похвастать такими благородными предками, как у него.
При этих словах Эвингил привстал со своего места и почтительно поклонился Пако. Сам Пако от этого и вовсе оторопел. До сих пор ещё никто не удостаивал его подобных почестей (постояльцы трактира едва замечали его, получая свои кружки, доверху наполненные пенным пивом, а дед лишь всё время бранил за малейшую оплошность), а теперь эльфийский принц благороднейших кровей Эсгалдора сам раскланялся перед ним!
– Это, дорогой мой Эвингил, мой недавний хороший знакомый, и что-то подсказывает мне, что в недалёком будущем нам ещё придётся познакомиться с ним поближе. Сегодня утром Пакмелоний Прыгинс был весьма вежлив со мной. Даже Глинвинг обратил на это своё совиное внимание. А как ты знаешь, на Глинвинга очень трудно произвести впечатление.
– Что-то он скажет, когда увидит своего поросёнка?! – содрогнулся от пугающей мысли Пако.
– Присоединяйтесь к нашему скромному обществу, молодой человек, – к своему ужасу услышал Пако добродушный голос Мельхеора. В любом другом случае он был бы несказанно рад этому, но сейчас, из-за злосчастного поросёнка ему было совсем не по себе.
– Думаю, Пончо не станет возражать, – продолжал Мельхеор, подвигая свободный табурет для растерявшегося хоббита.
Ослушаться чародея Пако не решился. Словно во сне он занял предложенное ему за столом место.
– Ну что же, дорогие мои друзья, думаю пора нам приступить к нашей вечерней трапезе. Посмотрим-ка, чем собирается удивить нас сегодня Пончо. Не сомневаюсь, твой дед уж точно приготовил для своих добрых друзей что-то замечательное, – похлопал Мельхеор Пако по плечу, – не зря же его постоялый двор слывёт лучшим в Пригорье и прилежащих к нему областях. Разве лишь в далёком Хелегонде ещё можно увидеть что-то подобное.
Когда рука Мельхеора, наконец, потянулась к серебряному колпаку, под которым ожидал своей очереди полусъеденный поросёнок, сердце Пако совсем ушло в пятки. Он сидел за столом ни жив ни мёртв и боялся даже пошевелиться. Его глаза испуганно уставились на посох чародея, небрежно прислонённый к стене рядом с ним. Мучительно тянулись мгновения, неотвратимо приближая неизбежную развязку.
На самом деле всё произошло очень даже быстро. Неожиданно проворно для старца его лет Мельхеор приподнял прикрывающий блюдо колпак и осмотрел поросёнка критическим взглядом.
– Или я ненароком слишком сильно стукнул о пол своим посохом, или здесь вмешались другие неведомые мне силы, но этот поросёнок, друзья, явно не стал дожидаться нашего прихода. Ещё чуть-чуть, и он совсем исчезнет с блюда, – саркастически заметил чародей, остановив свой улыбающийся взгляд на взмокшем от ужаса Пако. – Попробуем прояснить этот вопрос у нашего друга и почтенного хозяина заведения.
Оцепенев в предчувствии надвигающейся развязки, бедный Пако мёртвой хваткой вцепился в табуретку, словно опасаясь с неё свалиться.
– Хозяин Прыгинс! – окликнул Мельхеор Пончо. – Можем ли мы рассчитывать на ваше содействие в разъяснении одного деликатного вопроса?
Пончо тут же услужливо подбежал к Мельхеору.
– Не то чтобы я был слишком придирчив, но только вид этого поросёнка явно не соответствует всей торжественности нашей сегодняшней встречи, – спокойно объяснил суть дела Мельхеор, не переставая улыбаться.
Ещё не вполне уяснив, о чём идёт речь, Пончо тоже продолжал сохранять на лице благодушную улыбку. Он пробежал взглядом по убранству стола, и, когда заметил то самое несоответствие, о котором говорил чародей, его глаза начали медленно приобретать округлую форму. Пако слишком хорошо понимал, чем закончится для него эта зловещая пауза, поэтому, не дожидаясь развязки, тихонько соскользнул со своего табурета и на цыпочках попятился к входной двери.
Придя, наконец, в себя от охватившего его шока, Пончо бросил быстрый взгляд на уже опустевший табурет, где мгновением раньше находился его непутёвый внук: – Па-а-ако-о-о!!! – раздался его разъярённый крик, не сулящий маленькому проказнику ничего хорошего. Бешенство в голосе Пончо давало понять, что виновного и искать нечего – виновником всех проказ в этом доме всегда был его старший внук.
Не теряя времени, Пако со всех ног припустился к двери. По дороге он наткнулся на одного из завсегдатаев заведения, отчего всё пиво из его кружки выплеснулось на хозяина. На ходу снимая свой ремень, Пончо бросился вслед за набедокурившим внуком, но куда уж ему было гоняться за проворным Пакмелонием…
Пако выскользнул за дверь и оказался в объятиях опустившейся на перевал ночи. Лишь пара масляных фонарей освещала небольшой пятачок пространства перед входом в трактир. Не колеблясь, Пако нырнул в черноту ночи. Он бежал вслепую, не зная куда, и лишь чутьём угадывал в беспросветном мраке дорогу, но уже в следующее мгновение за что-то зацепился и во весь рост растянулся на земле, больно ободрав коленки. На мгновение хоббит затих и прислушался. Где-то рядом фыркнула лошадь, но больше ни единого звука не донеслось до его ушей. Было похоже, что Пончо прекратил своё преследование, резонно решив, что наказание проказливого внука может подождать и до утра.
Пако облегчённо вздохнул. Поднявшись с земли, он потёр ушибленные коленки и наугад сделал несколько шагов. Уже в следующее мгновение он натолкнулся в темноте на какой-то ящик, или что-то вроде него. Идти домой было нельзя, и хоббит без раздумий забрался внутрь. Там он нащупал какие-то тюки и ворох тряпья, чему очень обрадовался. Недолго думая, он завернулся в грубоватую, но сухую и тёплую холстину и в одно мгновение заснул. А что ещё нужно плотно насытившемуся хоббиту? Последнее, что пришло в голову Пако, перед тем, как его окутал сон, – Жаль, что так и не удалось побеседовать с эльфом.
Отредактировано Tinweros (2010-07-06 22:39:45)
